Но что же все-таки отвечает Сократ, как он понимает свое дело (то πράγμα)? Бог, утверждает Сократ, поставил его в строй, "обязав жить, философствуя и испытуя самого себя и других (φιλοοοφοΰντά με, δεΐν ζην και εξετάζοντα έμαυτόν και τους αλλους)"(ibid.28e). Итак, дело Сократа — философствование, — то есть έξέτασις — выспрашивание, ис-пытывание, тщательная проверка, смотр, требование отчета — не только у других, но и у себя. Значит: не глубокомысленностью сюжетов и не величием или обширностью "предметов" определяется философский характер наших интересов, а особым искусством задаваться вопросами, испытующим вниманием скорее уж к ближайшему и известнейшему. Обращается это внимание на все, на понимание мира и жизни во всем ее составе, включая и саму смерть. Обращается внимание на то, что повсюду здесь присутствует понимание. Все всегда уже знают, что есть нечто такое, как мужество, рассудительность, хозяйственность, умение управлять городом; есть здоровье, красота, благополучие. Если все это всегда уже знают, казалось бы, чего проще ответить на вопрос: "Что это такое?" Ты хочешь счастья. Кто этого не хочет. Но чего, собственно, ты хочешь, когда хочешь счастья? (Вот так и мы, задержавшись на пороге философского факультета — и всей веками уже существовавшей философии, — спросили себя: чего, собственно, мы хотим, когда хотим стать философами?).
Эти простые вопросы, однако, таковы, что все глубже и глубже вовлекают в себя, отвлекая от жизни. "Я знаю..." — А что это такое? — "Я вижу...". Что ты видишь? "Сейчас расскажу". Обрати прежде внимание на то, что в то, что показывает тебе видение как-то входит возможность сказывания его. Слово, мысль, понимание, знание всегда уже присутствует в том, что ты, казалось бы, просто видишь. — то что есть, всегда уже есть, до всяких вопросов и философий. Разумеется. Только что, собственно, есть и что значит быть "на самом деле"(быть-а-не-казаться? быть-а-не-становиться?..)? Греческие мужи-философы веками размышляли об этом, но и Аристотель еще говорит "Вопрос, над которым бились и заходили в тупик издревле, который стоит и ныне, и остается всегда, — что такое сущее?" (Metaph. VII, 1 1028 ЬЗ). Если мы уловили ход подобного вопрошания, то и сами, может быть, осмелимся спросить: а что такое "что"? не скрыта ли в самой форме вашего вопроса — Что такое? — определенная форма возможных ответов на него? Интересно, как бы могли ответить на этот вопрос Платон или Аристотель 1. Правда, еще не видно, как из этого вопрошания вырастают — могут вырастать — философские системы и учения, но —
1) Сократовское определение дела философии уже может дать нам верный — философский — подход к этим системам. Нужно уметь проследить вводящий в них путь вопросов‚ начинающийся где-то вблизи нас‚ в гуще наших дел. Одни философы сами вводят нас в свои миры таким образом: Платон‚ во многом и Аристотель‚ Декарт‚ Кант (с его ведущим вопросом “Как возможно?”‚ М.Хайдеггер.
Ну вот‚ к примеру‚ Хайдеггер. Он‚ по-моему‚ не просто‚ как часто говорят‚ заново ставит древний вопрос о бытии‚ он задается более фундаментальным вопросом: как вообще возможен вопрос‚ тем более вопрос о бытии? Как — среди существующего без всяких вопросов — возможно существо, спрашивающее‚ мыслящее‚ понимающее и потому могущее заблуждаться‚ ошибаться не только в своих суждениях о сущем, но в самом своем бытии? Существо, в “природу” которого не вписано, как быть и даже, что значит быть вообще. Если такое существо возможно‚ то только потому‚ что оно в самом существе своего бытия как-то не вполне есть‚ есть как-то вопросительно‚ в самом своем бытии оно есть вопрос о бытии. Оно не совпадает с собой: всегда уже существующее‚ оно одновременно и всегда еще только могущее существовать. Человек способен задавать вопросы потому‚ что он прежде всего сам есть вопрос 2. И далее: что значит возможность существования такого странного сущего для самого бытия? Здесь видится мне вход в лабиринты хайдеггеровской мысли‚
Другие философы‚ вроде Прокла‚ Спинозы‚ Гуссерля излагают свои учения как своего рода теории‚ и мы сами должны восстановить путь сократических вопросов‚ приведших к их основоположениям‚ чтобы понять их смысл. Если это удается‚ философские утверждения утрачивают видимость экстравагантных диковинок‚ объясняемых “идеализмом”‚ “материализмом”‚ “субъективизмом” или еще каким “измом” авторов. Мы начнем понимать‚ что такое‚ например‚ гегелевская диалектика‚ если обратим внимание на то‚ что всякое понятие есть одновременно и определенное (абстрактное) знание‚ и определение незнания‚ т.е. вопрос об этом знании со стороны познаваемого или идеи познания‚ не совпадающих с исходным знанием. Стоит расслышать этот вопрос‚ это противо-речие познанному в понятии‚ как мы сообразим‚ что всякий акт познания есть не применение понятия‚ а его изменение (развитие‚ конкретизация). Причем изменение это происходит не столько путем сравнения понятия с предметом (операция во всех отношениях сомнительная)‚ сколько путем сравнения понятия с ним самим‚ путем приведения его в соответствие с идеей понимания (знания).
Вопросы философа могут завести его далеко‚ в края неведомые и странные. Надо уметь их расслышать и следовать им.
2) Сократ дает нам и другой намек о сути философского дела. Искусство философствования‚ искусство сократического вопрошания можно — в согласии с Сократом — понять как искусство открытия незнания. Сократ не просто начинает с незнания‚ напротив‚ начинает он именно с знания и доискивается каждый раз до скрытого в нем незнания. В этом ведь и усмотрел Аполлон высшую мудрость (софию) Сократа: в знании незнания. Не смиренное признание своего невежества‚ а именно дотошная осведомленность (где‚ как‚ в чем‚ почему) в незнании: мудрое — умелое‚ искушенное‚ знающее‚ ученое (как скажет Николай Кузанский) незнание. Легко сказать: мир‚ природа вещей‚ смысл жизни‚ божественная мудрость неисследимы‚ непостижимы. Труднее уяснить‚ как именно‚ каким именно образом постижения непостижимы‚ не постижимы ли они каким-то другим образом постижения‚ не имеет ли‚ соответственно‚ само непостижение и непостижимое каждый раз определенный образ и смысл 3. Для ответа на эти вопросы надо ведь до конца‚ до предела выяснить возможности постижения. Но самое трудное ввести эту непостижимость в саму архитектонику постижения‚ понимания‚ мышления‚ логически артикулировать это внелогическое 4‚ даже внемысленное бытие‚ помыслить эту немыслимость конкретно‚ не упускать непостижимое из вида в нечто лишь отвлеченно и благочестиво допустимое. И снова перед нами целое искусство.
__________
1 См. главу “Die “Was ist das”-Frage” в кн.: Martens E. Die Sache des Sokrates. Stuttgart. 1992. S.65-80. Форма вопроса уже пред-полагает в ответ некую “сущность”, “чтойность”. Смысл этой “чтойности” может быть истолкован по-разному, но без нее уже не обойтись. См. Heidegger M. Was ist das — die Philosophie? Pfullingen. 1956. S. 9-10.
2 См. Heidegger M. Sein und Zeit. Tübingen. 1963. S.5-8, 12.
3 Мы касаемся темы философского апофатизма‚ который следует отличать от апофатизма богословского и понимать конкретно‚ т.е. (1) внутри логического катафасиса мысли и (2) в исторической (культурной) определенности этого логического катафасиса. Плотин‚ Ник. Кузанский‚ И.Кант‚ М.Хайдеггер‚ — вот некоторые философы‚ в разные эпохи философии (об этом понятии см. ниже) яснее других выявлявшие это апофатическое начало философии. Среди русских философов ближе всего к этому началу С.Л.Франк (см‚ например‚ Франк С.Л.. Непостижимое. Париж. 1939).
4 Ср. как вводится и разъясняется это понятие в работах В.С. Библера. — Библер В.С. От наукоучения к логике культуры‚ с.391-397; Библер В.С. Кант - Галилей - Кант. М. 1991, с.7-15.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии