Подвергнутое выше критике буржуазное искажение метода марксистской политической экономии, как уже было отмечено, служило для теоретического обоснования оппортунизма. В своей борьбе с революционным марксизмом оппортунисты и реформисты эпохи II Интернационала нуждались в том, чтобы отодвинуть антагонизм классов на задний план в экономической теории Маркса. Из указанного понимания "экономики" вытекал тот метод объяснения общественного развития, который известен под названием экономического материализма.
Мы убедились, что марксистско-ленинское учение о генезисе капитализма не имеет ничего общего с буржуазной эволюционной схемой, видящей в возникновении капитализма из товарного производства количественное нарастание того же качества: согласно этой схеме по мере расширения товарно-денежных отношений возникает скопление товаров и денег в отдельных руках, эти капиталы начинают скупать средства производства, а в конце концов заставляют и рабочую силу превратиться в товар и ее скупают, как и все прочее. В этой схеме активная роль в экономическом развитии приписывается только капиталу, рабочий выступает исключительно как объект истории, а не как субъект, который активно способствует ее развитию.
Маркс в 24-й главе I тома "Капитала" центральное место отвел, как мы говорили, не "первоначальному накоплению капитала", т.е. не истории образования капиталов, а "так называемому первоначальному накоплению" — последнему акту истории предков современного пролетариата. Идея антагонизма, борьбы противоположных классовых интересов, а не количественной эволюции единого качества лежит в основе Марксова анализа истории возникновения и развития капитализма. Как процесс, основанный на антагонизме рабочих и капиталистов, протекавший в ожесточенной борьбе между ними, Маркс раскрыл в "Капитале" сложный путь от зарождения мануфактуры до промышленного переворота, знаменующего зрелость капиталистического способа производства.
В. И. Ленин, подводя итоги своего исследования "Развитие капитализма в России" и своей полемики с народнической политической экономией, писал: "Наконец, едва ли не самая глубокая причина расхождения с народниками лежит в различии основных воззрений на общественно-экономические процессы. Изучая эти последние, народник делает обыкновенно те или другие морализирующие выводы; он не смотрит на различные группы участвующих в производстве лиц, как на творцов тех или иных форм жизни; он не задается целью представить, всю совокупность общественно-экономических отношений, как результат взаимоотношения между этими группами, имеющими различные интересы и различные исторические роли..." 43
Это обобщение В. И. Ленина вполне характеризует и экономический материализм. Последний отличается от народничества только тем, что открыто не морализирует по поводу общественных процессов. Но, как и народническая политическая экономия, экономический материализм совершенно чужд этому требованию представить всю совокупность экономических отношений как результат взаимоотношений между группами участвующих в производстве лиц, как результат их творчества, отражающий различие их интересов и их исторической роли. Такое требование в глазах экономического материализма означает подмену экономики борьбой классов или субъективными отношениями. Экономический материализм основывается на представлении о стихийном и фатальном развитии экономики, происходящем будто бы помимо столкновения противоречивых экономических интересов, так же как и помимо борьбы между передовыми и отживающими общественными силами. Экономический материализм враждебен марксистско-ленинской теории классовой борьбы. Соответственно экономические законы, открытые Марксом, толкуются им в духе замазывания экономического антагонизма классов, которому отводится место лишь чего-то производного сравнительно с "настоящей экономикой"; поэтому и для классовой борьбы в общественной жизни остается в лучшем случае роль придатка к плавной экономической эволюции.
Если же признать, как учит марксизм, что основой всей совокупности экономических отношений при рабовладельческом, феодальном и капиталистическом строе были классовые антагонистические отношения, т.е. отношения эксплуатации собственниками средств производства трудящихся, лишенных этих средств производства, тогда с очевидностью следует, что противоположные группы людей при таком строе всеми своими экономическими действиями преследуют противоположные интересы и из столкновения их интересов рождается реальная картина экономической жизни. В этом смысле В. И. Ленин и говорит о группах людей, классах как творцах тех или иных форм жизни, имея в виду, например, рассмотренную им "подвижность" трудового населения, уход на заработки в далекие губернии, как характерную форму рождения рабочего класса, переход из крестьян в мастеровые, возрастающую "потребность... в союзе, в объединении" 44 для борьбы и т.д.; с другой стороны, — это активные действия помещиков, пытающихся помешать уходу крестьян, действия скупщиков, проникающих в деревню, и т.д.
В марксистско-ленинском понимании действие объективных экономических законов не исключает, а подразумевает субъективную заинтересованность, волю, инициативу, творчество людей. Раз перед нами законы антагонистического способа производства, значит любое экономическое явление, выгодное одним людям и группе людей, в конце концов обязательно невыгодно другим людям, другой группе людей. Всякое малейшее изменение в хозяйственной жизни осуществлялось одними при противодействии других, одними в ущерб другим, ибо даже простое улучшение быта, достатка трудящегося, например крестьянина, есть объективно изменение нормы эксплуатации в его пользу. Люди не сознавали общественных результатов своих усилий. Но только через столкновение противоположно направленных стремлений осуществлялось действие объективных экономических законов в классовых антагонистических обществах. Чтобы избежать субъективизма в этом вопросе, достаточно только помнить, что марксизм показал сводимость всей пестроты индивидуальных стремлений в хозяйственной жизни к основным типам и группам, а последние целиком объясняются не зависящим от воли и сознания людей строем общественного производства, формой собственности на средства производства, разделяющей людей на классы. Классы — это и есть та объективная категория, которая объясняет субъективные взаимно противоположные действия людей в антагонистическом обществе.
Подчеркивание важности "экономического фактора" характерно для многих школ буржуазной исторической науки. В интересе к "экономической истории" самом по себе, который проявляют и современные буржуазные специалисты по средневековой эпохе, нет еще ничего марксистского, и он отнюдь не делает их сочинения более научными. Ленин много раз подчеркивал, что только теория классовой борьбы сделала историю наукой. Так, характеризуя главное в марксизме в статье "Карл Маркс", Ленин писал: "Что стремления одних членов данного общества идут в разрез с стремлениями других, что общественная жизнь полна противоречий, что история показывает нам борьбу между народами и обществами, а также внутри них, а кроме того еще смену периодов революции и реакции, мира и войн, застоя и быстрого прогресса или упадка, эти факты общеизвестны. Марксизм дал руководящую нить, позволяющую открыть закономерность в этом кажущемся лабиринте и хаосе, именно: теорию классовой борьбы" 45. Разумеется, Ленин имеет тут в виду не всякую теорию классовой борьбы, которая, как известно, приемлема и для буржуазии, а марксистскую теорию классовой борьбы.
Представители экономического материализма обычно признают классовую борьбу. Однако это преимущественно борьба между буржуазией и дворянством или борьба трудящихся под руководством буржуазии против дворянства и абсолютизма в период разложения феодализма. В качестве главной причины классовой борьбы указывается именно разложение старого строя, несоответствие устаревших экономических отношений вызревающим новым производительным силам. Или экономические материалисты уверяют, что классовая борьба есть лишь второстепенное следствие, "внешнее проявление" присущего данному способу производства на всех ступенях его развития противоречия между характером производства и характером присвоения.
Так или иначе, но экономический материализм не признает действительной причины классовой борьбы. А она очень проста. Причину классовой борьбы марксизм-ленинизм указывает в самих производственных отношениях: в форме собственности на средства производства — отделении производителей от средств производства, в эксплуатации. Противоречие или несоответствие между производительными силами и производственными отношениями не порождает антагонизм классов, а создает объективные условия для победы того или иного класса и поэтому лишь заставляет еще острее проявляться классовую борьбу, которая на всех ступенях присуща производственным отношениям в классово-антагонистическом обществе.
Часть экономических материалистов составляют буржуазные историки хозяйства, не объявляющие себя марксистами, но испытавшие поверхностное влияние марксизма. Другая часть представителей экономического материализма выступает в роли марксистов. Если взять к примеру французскую историческую науку, то к первым можно отнести Марка Блока, ко вторым — Эрнеста Лабрусса.
Итак, экономический материализм — это в сущности то же, что легальный или катедер-марксизм, т.е. марксизм обезвреженный с точки зрения буржуазного мышления и вполне приемлемый для последнего. Вкратце экономический материализм может быть охарактеризован следующими чертами. Во-первых, для экономического материализма при характеристике экономики общества самыми важными и основными являются отношения обращения, рыночные отношения, а не отношения производства (отделение производителя от средств производства, соединение производителя со средствами производства через эксплуатацию). Во-вторых, для экономического материализма экономика в сущности не антагонистична; им учитываются интересы (выгоды) только одного из классов, эксплуатирующего класса, а эксплуатируемые, непосредственные производители, трактуются как пассивная величина, как объект, а не субъект истории, как пешки: их закрепощают, раскрепощают, меняют их экономическое положение и т.д. в зависимости исключительно от того, выгодно ли это господствующему классу; другими словами, экономический материализм учитывает только одну сторону антагонистической экономики. В-третьих, экономический материализм полагает, что надстройка, например централизованное государство, "отражает" базис, "порождается" экономикой (или напротив, "порождает" новую экономику), но не является средством борьбы классов. В-четвертых, экономический материализм игнорирует и отрицает роль борьбы народных масс в развитии и базиса, и надстройки.
Если марксизм говорит, что развитие экономического базиса общества совершалось независимо от воли людей, экономический материализм толкует это в почти спиритическом смысле: экономика развивалась помимо людей, словно ее развивали не люди, а духи. На самом деле это положение марксизма вовсе не вычеркивает участия людей и их воли в экономической жизни, но указывает, что объективный результат не соответствовал их субъективным волям, ибо эти субъективные воли были направлены антагонистически друг к другу, противоречили друг другу. Экономика развивалась не помимо волевых действий людей, а посредством их действий, через столкновение их противоречивых интересов, — результат же независимо от их воли и их сознания оказывался таким, какого никто из них в отдельности не предвидел и не добивался.
Но именно любители такого "спиритического" толкования марксизма, негодующие от одной мысли, что классовая борьба может воздействовать на экономическое развитие, именно пламенные защитники "надчеловеческого" и "надволевого" экономического начала другой рукой самым нехитрым образом указывают на тех таинственных духов, которые формируют, по их мнению, скажем, феодальную экономику или капиталистическую экономику: феодализм "выгоден" феодалам, значит, они его и создали и видоизменяли согласно своим интересам, точно так же как капиталисты — капитализм. На поверку оказывается, что все разговоры о развитии экономики "независимо от воли людей" служат тут лишь для исключения воли части людей, а именно: эксплуатируемых производителей, трудящихся масс, народных низов.
Экономический материализм, отрицая, что экономика развивалась через столкновения антагонистических материальных интересов людей и классов, тем самым оказывается на деле просто буржуазным апологетическим учением, приписывающим господствующим, эксплуататорским классам творческую роль в развитии экономики. На словах — материализм, отрицание даже участия воли, сознания в экономическом развитии, на деле — чистейший идеализм, сводящий развитие способа производства к интересам и воле только одного класса, представлявшего незначительное меньшинство общества. Брентано, Зомбарт, Макс Вебер и другие буржуазные историки хозяйства искони отожествляли "капитализм" и "дух капитализма" с капиталистами и духом капиталистов. Капиталисты рассматриваются ими не как один из полюсов целого, т.е. капиталистического общества, а как олицетворение всего целого; развитие капитализма — это история буржуазии.
Точно так же экономический материализм в изучении средних веков отожествляет феодализм с феодалами и их интересами. Три формы феодальной ренты — отработочная, продуктовая и денежная — сменяли друг друга в изображении этой школы потому, что феодалы сначала довольствовались малым, затем их потребности выросли, а когда они цивилизовались настолько, что приобрели вкус к покупным иноземным товарам и заморским диковинкам, они стали требовать с крестьян деньги, много денег. В Восточной Европе им было "выгодно" сбывать хлеб за границу, поэтому они установили барщинную систему, в Западной Европе это было им "невыгодно", поэтому они установили систему сеньориальную и т.п. Конечно, расчеты и выгоды феодалов историк хозяйства должен учитывать. Ведь феодалы были не только одним из двух основных классов общества, но и господствовавшим классом. Они все оборачивали к своей выгоде и соответственно старались изменять хозяйственный строй. Но ведь это только одна сторона, один полюс феодальной действительности. Забыть о другой стороне — значит потерять научную почву под ногами и свести историю к произволу господ.
Вот чем оказываются на практике разговоры о стихийности экономического развития, не зависящего "ни от чьей воли": самодовольной ограниченностью буржуа, уверенного, что "ничья воля" никогда не препятствовала ему и его историческим предшественникам устанавливать такие порядки, какие им были "выгодны". Такова изнанка экономического материализма.
Представление экономического материализма, будто общество было всегда таким, каким его хотели сделать господствующие классы, совершенно ненаучно. Напротив, общественные условия "воспитывали" их. Европейские феодалы, явившись в качестве конквистадоров в Центральную и Южную Америку, где еще только формировалось рабовладение, превращались в рабовладельцев. Русские капиталисты-мануфактуристы в XVIII-XIX вв., находя возможность эксплуатировать крепостной труд, превращались в крепостников. Во всей истории капитализма мы видим многочисленные примеры того, что капиталисты весьма охотно вырождались в рабовладельцев при соответствующих условиях. Алчность эксплуататоров влекла их к низшим, пройденным формам эксплуатации, если окружающие общественные условия не противодействовали этому.
В. И. Ленин писал: "Только изучение совокупности стремлений всех членов данного общества или группы обществ способно привести к научному определению результата этих стремлений. А источником противоречивых стремлений является различие в положении и условии жизни тех классов, на которые каждое общество распадается" 46. Господствующий класс всегда стремился к неограниченной эксплуатации, а угнетенный класс всегда стремился к возможно полнейшему освобождению от эксплуатации. Но объективные условия жизни общества, степень развития производительных сил определяли "равнодействующую" этих стремлений: требовали от господствующего класса практиковать в средние века и новое время более смягченные формы эксплуатации, чем неограниченное рабство, а для трудящихся делали невозможным освобождение от эксплуатации, пока не созрели материальные предпосылки для социализма.
Ни о каком объяснении исторических явлений "экономикой", в смысле мирного самотека, плавного развития товарно-денежных отношений, абстрагируясь от классовых противоречий и классовой борьбы, не может быть и речи с точки зрения марксистско-ленинской науки. "Диалектика требует всестороннего исследования данного общественного явления в его развитии и сведения внешнего, кажущегося к коренным движущим силам, к развитию производительных сил и к классовой борьбе", — писал Ленин 47. Всякий марксист, приступая к изучению классовой борьбы, должен сначала представить себе экономическое состояние общества — иначе он ничего не понял бы в классовой борьбе. Но ничего нельзя понять и в экономическом развитии, если забыть, что данное экономическое состояние способно превратиться в другое не иначе, как путем борьбы классовых интересов.
Экономический материализм готов допустить лишь одну единственную функцию у крестьянской борьбы, способную создавать движение, которое образует историю: буржуазную функцию. Крестьянская борьба признается прогрессивной, творческой силой истории лишь в той мере, в какой она содействует развитию и победам капитализма и сама является буржуазной. Это и отвечает представлению, что классовая борьба в феодальную эпоху является в основном борьбой между феодалами и буржуазией — между эксплуататорскими классами.
Лассальянцы, меньшевики, троцкисты, псевдомарксисты разнообразных толков всегда, говоря об истории, делали главный логический акцент на прогрессивности капитализма и буржуазии и, естественно, видели в крестьянстве, если оно выступало не под руководством буржуазии и не в борьбе за капитализм, лишь сплошную реакционную массу. Программные документы крестьянских восстаний звали обычно не вперед, а пытались остановить прогресс, ведший к капитализму, — утверждали они. Марксизм-ленинизм своим учением о крестьянстве и различных его элементах как союзниках и резерве пролетариата в буржуазно-демократической и социалистической революциях, напротив, показал, что крестьянское движение может быть прогрессивной силой не только, когда оно служит интересам буржуазии, но становится на другом этапе гораздо более прогрессивной силой, как раз выступая против буржуазии, если только им руководит революционно зрелый рабочий класс. В последнем случае перед основной массой трудящегося крестьянства открывается не капиталистическая, а социалистическая перспектива исторического развития.
Социал-демократические теоретики проблему крестьянских движений всегда трактовали только в плане "разложения" феодализма, хотя никому не приходит в голову видеть, скажем, в рабочем движении признак "разложения" капитализма, напротив, все знают, что рабочее движение характеризует всю историю капитализма. В отношении крестьянских движений эта ошибка проистекает из ложной посылки, что, раз перед нами "антифеодальное" движение, значит, оно должно представлять и некие "нефеодальные" отношения. Естественно в таком случае главное внимание уделять характеристике восстающих крестьян не как эксплуатируемых производителей, а как носителей начал буржуазной частной собственности и капиталистического накопления, словом, — как мелких буржуа. В таком случае антифеодальное восстание крестьян есть уже противопоставление феодализму в зачаточном виде будущего иного строя, капитализма. Но "антифеодальное" можно понимать и в другом смысле: как выражение борьбы противоположностей внутри феодального мира, как борьбу феодально-эксплуатируемых производителей против феодалов-эксплуататоров. Ведь рабы в древнем мире, восставая, отнюдь не выступали как предтечи нового строя, феодального, и все-таки в своей борьбе они должны рассматриваться как сила, антагонистическая рабовладельческому строю. Так можно рассматривать и крестьянство, борющееся против феодальной эксплуатации в средние века.
Крестьянское сопротивление феодальной эксплуатации развивалось по сложной исторической кривой. Но если брать большой масштаб, то можно сказать, что законом истории феодального общества было нарастание крестьянского сопротивления феодальной эксплуатации вместе с обострением коренного, классового экономического антагонизма феодального способа производства.
К концу средневековья феодальный базис был расшатан борьбой эксплуатируемых трудящихся масс. Что значит "расшатан"? Это значит, что для удержания данной системы эксплуатации требовалась все возрастающая роль надстройки, призванной охранять и защищать свой экономический базис. Но мы видим, что и при возрастающей роли надстройки, в частности, при гигантском усилении государственной власти, во второй половине средневековья происходило частичное раскрепощение крепостных — превращение их в лично свободных, в отхожих оброчников, вольнонаемных и т.д. А чем более это происходило, тем более ощутимые новые удары наносились по надстройке, защищавшей самые основы феодального базиса. И в конце концов надстройка оказывается не в состоянии выдержать эти удары. Она рушится, а вместе с нею окончательно ликвидируется и старый базис.
Такова диалектика: феодализм погибает только тогда, когда сложились условия для нового способа производства капитализма, но сила, опрокидывающая феодализм, — это не сила, появившаяся на какой-то стадии развития феодализма, тем более не пришедшая извне, это основной класс самого феодального общества, возникший вместе с ним, развивавшийся вместе с ним и своей постоянной борьбой с ним заставлявший его "совершенствовать" методы эксплуатации и господства.
Имущественная дифференциация крестьянства вносила значительное осложнение в ход классовой борьбы. В крестьянских движениях, особенно в позднее средневековье и более всего в Англии, очень резко видны несовпадающие интересы и даже открытые противоречия различных групп и слоев крестьянства. Недооценивать роль дифференциации крестьянства в средневековых крестьянских движениях было бы грубой ошибкой, Но все же, поскольку существовал феодализм, борьба шла прежде всего по линии основного антагонизма феодального общества — между классом крестьян и классом феодалов. По отношению к феодальному способу производства крестьянство оставалось именно классом, одним классом, несмотря на дифференциацию в его рядах. Даже в буржуазной России, по словам В. И. Ленина, "против крепостничества, против крепостников-помещиков и служащего им государства крестьянство продолжает еще оставаться классом, именно классом не капиталистического, а крепостного общества..."; остаткам крепостного порядка враждебно "все крестьянство как целое" 48. Как известно, на этом положении основывался стратегический лозунг партии по аграрному вопросу в буржуазно-демократической революции.
Что же делало крестьянство одним классом: присущие ему буржуазные черты или черты трудящегося, эксплуатируемого класса? Бесспорно, что на последнем этапе, в период подготовки и совершения буржуазной революции, буржуазно-собственнические тенденции увлекают за городской буржуазией широчайшие слои крестьянства, а не только зажиточную верхушку, кулачество. Однако и тут, как и на протяжении всей эпохи феодализма, не эта сторона является главной в истории крестьянских движений.
Даже при капитализме, как известно, в крестьянине борются две души — эксплуатируемого труженика и мелкобуржуазного собственника. При феодализме же он выступает прежде всего как основной производитель материальных благ, как эксплуатируемый труженик, как неимущий (имеющий ничтожную лично-трудовую собственность, но не имеющий богатства). Отсюда неустранимое противоречие между интересами народных масс и интересами буржуазии даже в самых демократических из буржуазных революций. Только под руководством рабочего класса трудовое крестьянство может одержать подлинную победу, завершающую всю его многовековую борьбу.
____________
43 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 601-602.
44 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 600.
45 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 58.
46 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 58.
47 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 223.
48 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 6, стр. 311.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии