Текст взят с сайта посвященного Владимиру Соломоновичу Библеру
Недавно мне пришлось принять участие в советско-французской “Энциклопедии на два голоса” (“Прогресс”), Параллельно должны были идти (на каждое слово) статьи советских и французских авторов. Мне достались статьи “культура” и “диалог культур”, которые я, впрочем, в соответствии со своей концепцией, соединил воедино. Попытка оказалась мучительной. Но потом я подумал, что недостатки такого опыта (неизбежная жесткость формулировок, почти полная выброшенность аргументации, невольная ослабленность моментов сомнения и размышления) в какой-то мере искупаются некоторыми новыми интересными возможностями (возможность целостного, отстраненного взгляда на собственное понимание, необходимость сосредоточить некий зримый образ культуры, сознательная игра между образом и понятием).
Поэтому сейчас, несколько разработав текст, “расшив” самые жесткие сочленения исходных определений, предоставляю результаты своего опыта вниманию читателей.
Есть некий круг (целостность) явлений, за которым закрепилось в сознании — в сознании достаточно массовом, но также в сознании научном — понятие культуры. Это — своеобразная целостность произведений искусства, философии, теории, нравственных поступков и, в каком-то смысле, явлений религии. Но в XX веке в реальном бытии и осознании этого круга явлений происходит странный сдвиг. Даже преображение.
Назову несколько беспокоящих наше мышление признаков такого сдвига, смещения.
1. В XX веке происходит странное отщепление понятия культуры (как целого) от тех понятий или интуиций, которые издавна совпадали с определениями культуры, или “культурности”, перечислялись через запятую, понимались почти как синонимы. Возникает какая-то пропасть между феноменами культуры и феноменами образования, просвещения, цивилизации.
Нашему уму почему-то необходимо стало замечать это различие, настаивать на нем, осмысливать его. “Человек образованный” или “человек просвещенный” — эти определения все резче понимаются не только как отличные друг от друга, но еще более отличные от определения “человек культурный”. Как-то все по-разному идет и складывается в процессах образования и в процессах (нельзя сказать “окультуривания”, но — именно) культуры.
2. Какие-то феномены общения людей “по поводу” произведений культуры, какие-то собственно внутрикультурные формы деятельности и мышления начинают удивительно расширяться и углубляться, захватывать иные, центральные, иным феноменам отведенные “места” и “связи” в духовной и общественной жизни. То, что мы понимали обычно под “культурой”, перестает вмещаться в сферу так называемой “надстройки”, теряет свою маргинальность, сдвигается в самый эпицентр современного человеческого бытия Конечно, этот сдвиг по-разному, с меньшей или большей силой, входит в наше сознание, но, если вдуматься, процесс этот всеобщ для всех слоев современного общества: в Европе, Азии, Америке, Африке. Это неудержимое стремление культуры к эпицентру нашей жизни и одновременно упорное, дикое или цивилизованное сопротивление таким странным “претензиям” культуры тревожит наше сознание — бытовое и научное — может быть, не менее, чем назревание атомного или экологического всемирного взрыва.
3. В XX веке типологически различные “культуры” (целостные кристаллы произведений искусства, религии, нравственности...) втягиваются в единое временное и духовное “пространство”, странно и мучительно сопрягаются друг с другом, почти по-боровски “дополняют”, то есть исключают и предполагают друг друга. Культуры Европы, Азии и Америки “толпятся” в одном и том же сознании; их никак не удается расположить по “восходящей” линии (“выше—ниже, лучше—хуже”). Одновременность различных культур бьет в глаза и умы, оказывается реальным феноменом повседневного бытия современного человека. Вместе с тем сейчас как-то странно совмещаются исторические, этнографические, археологические, искусствоведческие, семиотические формы понимания и определения того, “что есть культура”. Но сие означает, что и в этом плане в одном логическом “месте” совмещаются понимание культуры как средоточия духовной деятельности человека и как некоего среза целостной и, может быть, в первую голову материальной, вещной его деятельности.
Не буду сейчас продолжать перечисление иных смещений и сдвигов в нашем осознании феномена культуры, в нашем реальном “бытии в культуре”. Сейчас существенно другое: в том понимании культуры, которое будет далее развито, определяющим является не набор неких “признаков”, но как раз тот сдвиг в действительном бытии и осознании культуры, что обнаруживает глубинные магматические процессы, клубящиеся в ее недрах. И это — тот самый сдвиг и то превращение, что предельно существенны в канун XXI века и поэтому позволяют наиболее глубоко проникнуть в действительный смысл и внутреннее борение различных “перестроек” и “трансформаций” нашего времени (независимо от прямых намерений их авторов).
Далее будет намечена не формальная дефиниция культуры, но ее “реальное определение” (в понимании Гегеля или Маркса). Напомню, что, по Гегелю, “реальное определение” — это процесс, в котором само явление определяет, определивает, преобразует самого себя. Предполагаю только, в отличие от Гегеля, что такое реальное определение есть преимущественно особая форма “causa sui” именно нашей человеческой разумной жизни.
Так вот, думается, что те феномены радикальных смещений и сдвигов в культуре XX века, которые я наметил выше, позволяют сегодня развить реально, исторически и логически осмысленное, всеобщее определение культуры.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии