III.9. Достаточно много говорилось уже о том, что представляет собой обманчивое счастье. Теперь, если ты обрел проницательность, наступило время раскрыть, в чем состоит суть истинного счастья.— Из твоих рассуждений,— ответил я,— вижу, что невозможно получить ни достатка через богатство, ни могущества — посредством царской власти, ни уважения — с помощью почестей и чинов, ни знаменитости через славу, ни радости — посредством наслаждения. А причины, вследствие которых так происходит, я вижу, мне кажется, как бы через узкую щель, но мне хотелось бы узнать об этом от тебя подробнее.— То, что просто и неделимо по природе, человеческое заблуждение разделяет, и это уводит от истинного и совершенного к ложному и несовершенному. Может быть, ты считаешь, что могущество не имеет ничего, в чем бы нуждалось? — Нет,— ответил я.— Ты прав: ведь если чему-нибудь в каком-либо деле не хватает собственной силы, то оно нуждается в поддержке извне.— Согласен.— Итак, достаток и могущество одной и той же природы.— Да, кажется, так.— И что же, ты считаешь такое состояние заслуживающим презрения или же, напротив, в высшей степени достойным уважения? — В этом,— сказал я,— нельзя усомниться.— Тогда присоединим к достатку и могуществу еще и уважение, и будем судить о них как о едином предмете.— Сделаем так, если хотим придерживаться истины.
— Как ты полагаешь? — спросила Философия,— это соединение лишено славы и цены или же достойно всяческого прославления? Посмотрим же, разве то, что считается не нуждающимся ни в чем, наиболее могущественным и наиболее достойным уважения, не испытывает недостатка в славе, которую оно себе добыть не может? Ему отчасти недостает ее, и вследствие этого оно кажется лишенным чего-то.— Не могу не признать,— сказал я,— что он нуждается в большем прославлении.— Итак, мы пришли к согласию и признали, что и слава ничем не отличается от трех вышеуказанных благ.— Конечно,— подтвердил я,— итак, разве то, что не нуждается ни в чем, ему не принадлежащем, что может всего достичь своими силами, что прославлено и достойно уважения, не является также наиболее доставляющим удовольствие? — Но не могу понять,— сказал я,— как во все это может проникнуть печаль; поэтому необходимо признать, если придерживаться сказанного ранее, что оно полно приятности [удовольствия].— В таком случае, оно с необходимостью является одновременно достатком, могуществом, славой, уважением, удовольствием: названия их различны, но по сущности своей они нисколько не различаются.— Несомненно,— сказал я.— То, что по природе едино и просто, человеческое заблуждение разделяет, и люди пытаются приобрести часть от целого, лишенного частей, вследствие чего не получают ни части, которая ничего собой не представляет, ни самого целого, к которому мало стремятся.— Как же так? — Стремящиеся к богатству желают избежать бедности. Они совершенно не заботятся о могуществе, пребывают в безвестности, отказывают себе в удовлетворении многих естественных желаний, чтобы не растерять добытое имущество. Однако и таким путем не обретает довольства тот, кого покинуло здоровье, преследуют несчастья и поражают болезни, кто пребывает в безвестности.
Тот, кто желает только могущества, расточает богатство, презирает наслаждения; приносит в жертву власти почет и славу. Ты видишь, сколь много ему недостает при этом. А ведь иногда он теряет необходимое, его терзает страсть достичь желаемого, когда ему это не удается и, таким образом, то, к чему он стремился больше всего, лишает его могущества. Подобным же образом следует поразмыслить о почестях, славе и наслаждениях. Ибо каждое из этих благ есть то же, что остальные, если же человек стремится к одному из них, оставляя в стороне все прочие. Он не получает желаемого.— Как же так? — спросил я.— А если кто-нибудь вознамерится получить все блага одновременно? — Значит, он стремится достичь вершины блаженства, но сможет ли он обрести блаженство в благах, которые, как мы показали, не в состоянии дать то, что сулят? — Нет,— ответил я.— В этих благах, в который каждый из жаждущих их полагает найти блаженство, никоим образом не следует искать его,— подтвердила она.— Признаюсь,— сказал я,— нельзя выразить ничего справедливее этого.— Итак, ты увидел,— продолжала она,— формы ложного счастья и причины, которые побуждают стремиться к нему; обрати же теперь взор разума в противоположную сторону, как я обещала, там узришь ты истину.— То, что ты только что показала, когда пыталась выявить причины ложных благ, ясно и слепому. Если же я не заблуждаюсь, истинное и совершенное счастье заключается в том, что приносит богатство, могущество, славу и наслаждение. Но ты должна знать, что я еще глубже постиг истину; и я утверждаю без колебаний, что когда все они образуют единство, так как являются одним и тем же, это единство и является полным блаженством.— О мой питомец, еще вернее будет твое суждение о счастье, если прибавишь следующее.— Что? — спросил я.— Неужели ты полагаешь, что во всех этих обреченных на гибель вещах заключено нечто, способное вызвать такого рода состояние? — Нет, и думаю, это так хорошо показано тобою, что большего и желать нельзя.— Все это лишь внешние проявления истинного блага или, как представляется, они как бы наделяют смертных несовершенными благами, истинного же и совершенного блага или, как представляется, они как бы наделяют смертных несовершенными благами, истинного же и совершенного блага они не могут принести людям.— Согласен.— Как же ты мог счесть истинным то, что есть лишь кажущееся блаженство? Теперь нужно, чтобы ты узнал, каким путем можно достичь истинного блаженства.— Я этого давно с нетерпением жду.— Но, как говорил мой Платон в «Тимее», и при совершении самых малых дел следует молить о божественной помощи 1. Как ты думаешь, что теперь нужно сделать для отыскания обители высшего блага? Должно восстановить,— сказал я,— Отца всего сущего: пренебрегая этим обычаем, невозможно успешно начать дело.— Правильно,— ответила она и произнесла:
III.9(v). О Зодчий мира и движенья побудитель мудрый 2,
Строитель вдохновенный, что порядком правит вечным,
Ты пребываешь неподвижным в собственном величье!
Тебя не внешние толкнули на его созданье
Причины, но природа блага, в ней зависти нет места.
Ведешь Ты все по высшему примеру и, прекрасный
И Сам, несешь в разумности Своей неповторимой
Прекрасный мир, лепя его, ваятель и художник,
По образу сознанья Своего. Повелеваешь
Вести до крайнего предела совершенный мир сей
С частями безупречными совместно и желаешь
Еще, сплотились бы они в законченности полной,
Числом Ты связываешь элементы все. Ты хочешь,
Жестокий холод сочетался бы с огнем палящим,
А сухость бы соединялась с влагой, чтобы пламя
Чистейшее, стремящееся ввысь, не улетало
С земли, и чтоб сама не опустилась в недра тяжко.
Ты тройственную душу разделил природы, движет
Она в ней все, все члены и суставы в согласье
Всегда. Движение она соединила, на два круга
Извечно было что разделено, намереваясь
Вернуться в самое себя, свой разум окружая
И, сходно с ним, вращая и небес изображенье.
Создатель душ и низших всех существ, возносишь, Зодчий,
Блаженнейших из всех в зенит и населяешь мудро
Все небо колесницами легчайшими и землю,
И делаешь, чтоб смертные свободно обращались
К Тебе по благостным законам естества, и снова к свету
Они могли бы быть возвращены, о Устроитель!
Взываю я к Тебе, взойти в священную обитель
Позволь мне разумом, блаженство, Демиург, увидеть!
Всю тяжесть устрани земной громады!
Тьму и тучи Гнетущие, Строитель, разгони, явись в блистанье!
Покой благочестивых! И стезя! Тебя все видят!
В Тебе начало и конец всего, венец Ты жизни!
______________
1 См.: Платон. Тимей, 27с.
2 О Зодчий мира и движенья побудитель мудрый — в этих стихах с наибольшей полнотой представлена Боэциева концепция структуры мироздания, которую автор «Утешения» строит в соответствии с космологическими представлениями, развитыми в диалоге Платона «Тимей». К темам этого диалога Боэций обращается многократно. Возможно, что Боэций испытал также влияние комментариев неоплатоника Халкидия (III в.) к «Тимею» Платона. См. также: Платон. Федр, 248 а — е.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии