Собственно говоря, противостояние Исократа и Платона есть противостояние духа тонкости и духа геометрии*. Исократ стремится развить у своего ученика способность принимать решения, умение охватывать единым взглядом сложную ситуацию, восприимчивость к тем неуловимым вещам, которые определяют «мнение» и делают его верным. Литературная образованность, искусство (а не наука) слова представляют собой средство для оттачивания этой способности суждения. Но средства самого по себе недостаточно, нужен еще и природный дар, так как в этой области человеческого, нравственного бытия не существует безошибочного метода, который позволял бы любому уму, пользующемуся рациональными приемами, достичь нужного результата. С точки зрения Исократа, нет ничего более нелепого, чем сократовское утверждение, будто «добродетель» представляет из себя знание, науку вроде математики, и что ей, в силу этого, можно научить79.
Здесь нужно подробнее остановиться на той эмпирической связи, которую мы установили между философией и риторикой, и вновь разобрать в гораздо более тонком смысле тесную связь, которая устанавливается в ораторском искусстве между формой и содержанием. Можно сказать, что эти два аспекта неразделимы. Они неразделимы потому, что усилие, необходимое, чтобы достичь адекватного выражения, требует тонкости мысли и развивает ее, развивает восприимчивость к тем оттенкам, которые нелегко разъяснить понятийному мышлению, а порою оно попросту не в состоянии их объяснить. Это мысль, понятная любому читателю Валери или Бремона: есть вещи, которые поэт чувствует и дает непосредственно почувствовать, а ученый без-
* Здесь Марру прибегает к терминологии Паскаля (Pensees, I, Pensees sur l'esprit et sur le style, 1): «Для первого принципы можно нащупать, но они далеки от всеобщего употребления; если не повернуться к ним лицом, то недостает привычки, но, однажды повернувшись, можно видеть их во всей полноте; и нужно было бы иметь уж совсем неправильно настроенный разум, чтобы дурно рассуждать на основании принципов столь явных, что невозможно даже предположить, что они ускользнут от внимания. Но что касается духа тонкости, его принципы общеупотребительны и являются достоянием всех. <...> Достаточно обладать здравым взглядом на вещи, но он Должен быть здравым; поскольку принципы столь неуловимы и многочисленны, что трудно придерживаться их вполне. А пренебрежение одним из принципов ведет к ошибке; и нужно обладать ясным взглядом, чтобы видеть их все, и правильно настроенным разумом, чтобы не рассуждать ложно на основании Известных принципов». — Прим. Переводчика.
надежно отстает, ковыляя за ним вдогонку. Именно поэтому риторическое образование, которое на первый взгляд кажется чисто эстетическим, имеющим единственную цель в «виртуозности слога», оказывается на поверку идеальным средством для развития тонкости мысли.
«Подобающее слово есть самый надежный признак верной мысли»80 — эта мысль, основополагающая для Исократа, заключает в себе глубину и важность, которых может быть, и сам он не подозревал. Обладай он в еще большей степени духом тонкости, будь он менее прозаичен и более чувствителен к собственно поэтическим достоинствам художественной прозы, он мог бы выдвинуть против Платона пример самого Платона, противопоставить жесткому сциентизму его теории его писательскую практику; мы ведь знаем, сколь многое выражено у Платона средствами мифа, поэзии, чистого искусства — искусства психологической подготовки читателя, ритма диалогов, построения фразы, выбора слова. Не правда ли, именно в этом, более чем в сухой и многотрудной своей диалектике, Платон зачастую доносит до нас самую главную свою весть, самое тонкое, самое сложное — да и самое истинное в своей философии?
________________
- Войдите, чтобы оставлять комментарии