«Изложение» некоторых моментов статьи В. Библера о внутренней речи.

Опубликовано smenchsik - вт, 12/13/2011 - 10:51
Авторы

15. 11. 93

1. «Мысль совершается в слове...» Мы помним, что это значит: а) «Я слово позабыл, что я хотел сказать, и мысль бесплотная в чертог теней вернется...», б) с другой стороны, если можно одну и ту же мысль сказать по-разному (раз), скрыть (два), развить (три) мы видим, что мысль не сводится к слову, рождает его, меняется им, есть в нем, но не совпадает со словом, выпадает из него, проваливается между словами. Особенно это ясно, когда мы говорим о развитии мысли — отсюда следует, что мысль совпадает только с бесконечным текстом, т.е. существует только как истчник текста. Отсюда же, обратным импульсом, видим, что развитие мысли — это и есть ее бытие, иначе она невозможна. Мысль текуча, невыразима, неостанавливаема... И при этом, определена, выразима, фиксируема...

2. Что же добавляет ко всему этому Библер? Он задается вопросом — как возможна мысль? Как возможно это нечто, выпадающее из слов и, тем самым, порождающее слова? Мне хочется употребить здесь слово "механика”. Мне кажется, что Библер пытается проследить механику зарождения и бытия этого странного нечто. Способ иследования — логический. Причем, логика здесь выступает в разных ликах. В частности: а) это логическое исследование возможности мысли как психологической реальности, может быть можно так сказать — выделение логического предмета в мысли как психологической реальности, и б) это логика же перехода от логического предмета к сугубо психологическому.
3. Итак нам нужно нечто, выпадающее из слов. И эти слова порождающее (возможно, такое умеет делать не только мысль — это будет один из вопросов к тексту). А вот оно, говорит Библер (выполняя первое доведение размышлений Выготского). Во внутренней речи я знаю о чем я говорю и поэтому молчу о нем, не называю самый предмет размышления. Есть нечто непроизносимое, умалчиваемое и в то же время, порождающее слово о себе. Это самое первое и самое абстрактное предположение.
Далее. Вопрос: а мысль ли это? Т.е. тут скрыто два вопроса: во-первых, что такое мысль?, во-вторых, в каком отношении к «наастоящей» (скажем так) мысли находится указанный предмет? Ответы ищем в тексте. На первый вопрос Библер отвечает так: а) мысль есть взаимное преобразование мысли и речи (их тождество и радикальное бытийное рассогласование — стр. 2; б) мысль есть вечное поглощение мыслью предмета (отождествление предмета понятия и понятия о предмете) и столь же вечное, воссталовление предмета как с ней несовпадающего — стр. 3; в) мысль — способность воспроизводить понятое в вещах и столько же — непонятое — стр. 3. Об ответе на второй вопрос — вся статья, поэтому об этом ниже. Здесь возникает попутный вопрос «1а» — о взаимосвязи трех определений мысли. Из него мы плавно въезжаем в вопрос «два». Определения «б» и «в» почти тавтологичны: «б» — о «предмете не совпадающем с мыслью» — т.е., не отраженном в понятии, т.е. — о непонятом, т.е. — о непонятном — «в». Как связано определение «а») с «б») и «в»)? Намек находится на стр. 2: «мысль как речь... — это уже... предметность, вне-положность мышления ему самому».
Следовательно ответ на вопрос «два» «об отношении умалчиваемого предмета размышления и мысли» можно поискать в таком сечении: «речь как предметность мысли». (Это не ясно: «мысль о столе», вещь стол — ее предмет, а слово «стол»? В каком они отношении здесь, в этом тексте?).
Забегая вперед, можно так очертить ответ: каждое слово, сказанное о предмете, в связи с предметом, двулико. Его знаемый, значащий, общепонятный лик — сосредоточен в слове-звучании. Его неизвестный, смысловой, уникальный лик сосредоточен в умолчании. Причем «еще знаемый» живет «на пути к умолчанию» (порождение мысли), «уже знаемый» — «на пути из молчания» (экспликация мысли). Если это действительно относится к КАЖДОМУ слову — наш предмет — предмет мысли. Или так: то слово, к которому это относится — слово, совершающее мысль.
Как исследует Библер свой предмет? Я уже сказал — чисто логически. Попробуем разобраться.

4. Поскольку я знаю, о чем размышляю (уже контрабанда — «размышляю» — об этой контрабанде еше скажем), я о нем молчу. Это пока Выготский. Теперь Библер: поскольку я о нем молчу — я его не знаю. Конечно — это тоже Выготский: ведь не высказанное как бы не существует — «я слово позабыл..», но это про мысль. А у Библера это получается максимально заострено, запредельно сжато: раз знаю — молчу — раз молчу — не знаю.
Напомню: мы все еще в самом начале, на пороге Библеровского анализа. Но тем не менее я хочу опять забежать вперед (сам автор постоянно себе это позволяет). Кроме исследования чисто логической конструкции, которую мы уже сформулировали, ее еще надо будет понять как ухватываемое понятием чисто психологическое, абсолютно реальное напряжение, порождающее мысль как особого рода бытие.
А пока — логический анализ логической конструкции.
5. На стр. 3 находим четвертое определение мысли как бы от имени Выготского: «мысль — это «внутренняя речь», — в ее соотношении с речью внешней».
Таким образом в дальнейшем нас ждет анализ по крайней мере двух предметов: «речь — как предметность мысли» и «внутренняя речь в соотношении с внешней речью» и, наверное, — взаимопревращение этих предметов. Третий предмет заявлен еще раньше: предмет внутренней речи или, как еще говорят, ее логический субъект, попросту — подлежащее. Фактически это все уже заявлено. В качестве метода (вернее — одной из граней
метода. Метод еще предстоит понять (это еще один вопрос к Библеру и к тексту) — логическая идеализация или — абсолютизация.

По Выготскому, внутренняя речь предикативна. И это логично: логический субъект, в пределе, абсолютно знаком, знаем, известен, следовательно — абсолютно не называем, умолчен, следовательно сама речь — осуществлется, точнее, должна осуществляться (в пределе) — только в предикатах.

6. Эта же логика требует и следующего. Если предикат знаем — он сам может быть подразумеваем и, в пределе, абсолютно умолчен, требуя уже предикатов для себя. И так далее — один исходный, абсолютно знаемый, абсолютно умолченный предмет втягивает в воронку умолчания весь (в пределе) знаемый мир Субъекта размышления — всего Субъекта, как Субъекта — себя знающего. Субъект, знающий себя — МОЛЧИТ. А кто же произносит одно единственное слово, новое слово, незнаемое? Получается — это уже другой, не знающий себя Субъект. Alter ego. Откуда он взялся? Как он устроен? Это — один из основных вопросов, разбираемых в данной работе Библера — и очередной, третий — (вопросы: предмет, метод, субъект) вопрос для настройки нашего внимания при дальнейшем чтении. Сделаем еще шаг: мы говорим, что предмет умолчаемый, тем самым — не знаем. Теперь, оказалось, что это незнание втягивает весь ЗНАЕМЫЙ мир Субъекта, превращая его весь в НЕЗНАЕМЫЙ. А это означает, что изначально, точечно незнаемый предмет размышления теперь стал "вселенски — незнаемым" — до такой степени незнаемый, до какой только это возможно — предельно, в пределе, абсолютно. Но не знаемый пока экстенсивно, по объему определяющих его предикатов.

7. Сейчас мы увидим, что он не знаем и интенсивно, по содержанию этих же предикатов. Но прежде чем это сказать, я хотел бы сделать еще один аванс в смысле собственно психологии нашего предмета.
(Первый, я напомню, — зто предположение, что точечно знаемый — незнаемый предмет, понятие ухватывает некое бытийное психологическое, точечное, — подчеркнем теперь, начальное напряжение, зарождение мысли, желание сказать себе что-то новое, по сути, — удивление, сомнение, вопрос). Как мне представляется, бытийная психологическая реальность, которая каким-то образом скрывается под логической маской «втягивания всевозможных предикатов» — это и есть как раз желание сказать что-то для себя новое, но уже не в точке начала, не в точке своего зарождения, а в пути, в поиске, в процессе, в попытке это новое слово произнести. Но пойдем дальше.
До сих пор логическое ударение было на том, что «предикаты определяют...». Все следствия — получались именно отсюда. Сдвинем теперь ударение: «... определяют логический субъект...» Т.е. предикаты (возьмем пока ближайшие, из первого круга) выступают не как самодостаточные, не в собственной значимости, не в собственном значении, а деформированными: они теперь значат, вспомним Выготокого, и меньше (т.к. не все возможности означивания включены в данной ситуации) и больше (т.к., наоборот, в данной ситуации в нацеленности на данный предмет, и в определенности всеми и иными предикатами, этот предикат обретает особый вне-словарный смысл). Аналогично ведут себя предикаты второго круга и т.д. В пределе каждый предикат становится теперь предельно же беззначным и бесконечно осмысленным занимая свое уникальное место в этом особом знаемом — незнаемом мире, нацеленном на исходный предмет умолчания — размышления.
Заканчивая этот период, рискнем предположить и здесь психологическую физиономию логического следствия. Теперь говоря о поиске нового слова, можно, уточнить «действия» размышляющего: все-то, за что он пытается ухватиться, чтобы разрешить исходный вопрос (помним, что «вопрос» здесь — как бы тоже контрабанда) не интересует его, во-первых, своей знаемой — знакомой стороной и замалчивается, не интересует в смысле — не нуждается в артикуляции, и во-вторых, все это не интересует своими возможностями осмысления иных предметов, т.е. должно отбрасываться. Необходимо найти тот уникальный поворот в той уникальной сцепке слов, в которой обнаружится именно то новое про тот именно предмет, которое даст ответ на исходный вопрос. Предмет уникализируется.

8. Следующее следствие почти уже сделано: если конкретный предикат (условно выделяемый из контекста) предельно беззначен «в себе» и предельно осмыслен именно своей направленностью на логический субъект, это просто означает, что предикат уже определяем (наоборот!) своим логическим субъектом. И далее. Весь мир предикатов, весь мир Субъекта, Субъект размышления определен своим предметом. Но не просто предметом, а некоторым его особым уникальным (теперь предмета!) смыслом. Т.е. Субъект размышляющий, в поиске ответа на исходный вопрос (а значит, начиная с исходной, самой-самой начальной точки, точки зарождения самого вопроса), в попытке осмысления предмета, открывшегося как некоторым образом непонятного, уже самим фактом размышления творит себя как иного Субъекта, для себя незнаемого, себе незнакомого...
Чисто психологически можно предположить возникновение в этой точке ощущения "странности себя", человек размышляющий, творящий должен явственно ощущать себя как другого, проговаривающего неожиданные слова и строки, подсказывающего удивительные решения...