Изложение (?) беседы с В. Библером по ряду вопросов

Изложение (?) беседы с В. Библером по ряду вопросов (диалог — полилог, возможность нового виденья, что такое молчание, три лика логики, образность — вербальность мысли, внутренняя речь — поэтическая речь)
Мысль есть всегда мысль о предмете. При этом мысль совершается в слове и она в той степени мысль (а не речь, не просто речь, не только речь, не столько речь...), в какой этот предмет умолчен, превращен в незнаемый, непонятный, подлежащий пониманию. Но сама эта воля к умолчанию определена мыслящим субъектом, лежит как бы вне предмета. Раз. И два: свершаясь в слове, мысль опять вне предмета (предмет умолчаем), она предицируется, артикулируется, дедуцируется. Но... с другой стороны эта речь — о предмете. Именно, поскольку речь имеет молчаливую закраину постольку она — мысль! Слово истекает из предмета, разрываясь: из (вне) предмета (внутри)?
Иначе. Содержание предмета диктует определенность качественного, о суждения о нем. Развертывание этого качественного суждения, дедукция суждений, превращение исходного тезиса в умозаключение, цепочку умозаключений — вне предмета, но — в мысли. Отсюда: логика дедукции прямо связана с мотивом мысли как таковой? Дедукция — трансдукция — дедукция. Речь — мысль — речь. Мысль — предмет — мысль? Т.е. мысль есть разнонаправленность: и ни предмет (умолчание, избываание слов), и из предмета (артикуляция, порождение слова). Слово представляет знание предмета (старое и новое); мысль лежит вне этого знания, она — избывание знания (старого) и порождение его (нового), она за словом, в сцеплении слов — как движение, в провале между словами — как их предположение. Мысль — постоянный вопрос о предмете, следовательно, мысль порождается мыслью («вопрос о»). Мысль — постоянный вопрос о предмете, следовательно, мысль порождается предметом («о предмете»). Мысль есть молчание о предмете, следовательно, мысль субъективна (молчание). Мысль есть молчание о предмете, следовательно, мысль объективна (о предмете). Мысль сопровождает речь как постоянная трансформация предмета, сдвиг от слова интериоризированного (к себе) к слову экстериоризированному (к другому). И наоборот?
Этот чисто психологический разрыв слова (к себе — к другому) — субъекта (я — ты) — предмета (знаемый — незнаемый) содержательно организуется, определяется, задается культурой, определенными историологическими ликами общественного (социо-культурного, текстового) сознания. Задается им и задает, трансформирует его,
Мысль формируется и определяется культурным социумом в стремлении найти такие формы дедукции, которые убедительны для оппонента. Поэтому содержательная организация мысли неизбежно скрывает в себе определенные культурные лики, именно такие, которые способны сказать нужное, убедительное слово.
При этом мысль объективно представлена как минимум в трех аспектах:
а) как исходное, точечное напряжение до слова, после слова, между словами, трансформирующее и порождающее их. Мысль как источник мысли;
б) это исходное напряжение бытийствует столько, сколько жива мысль. Никакой конечный текст не может избыть мысль, иначе она совпала бы с ним, совпала бы с словом, с речью. Т.е. источник мысли—речи тождественен только бесконечному тексту, т.е. актуально превращается в бесконечную дедукцию-артикуляцию;
в) актуально в наличном конечном тексте мысль выступает как его СВЯЗНОСТЬ, как способ трансформации слова, перехода от одного суждения к другому и обратно. Мысль как источник текста присутствует в каждом слове и каждом переходе между словами. следовательно, она одновременна всему тексту в целом. Текст, презентирующий мысль, выступает как одновременность всех, составляющих его суждений и как возможность своего продолжения. Соответственно, логика как способ и форма превращения понятий может выступать в трех разных ликах, каждый из которых представляет определенную сторону бытия мысли и претендует в этом качестве на всеобщность:
а) логика causa sui — логика точки реального напряжения бытия, некий неизбывный реальный парадокс, отражающий возможность его (бытия) саморазвертывания, жизни;
б) логика дедукции — логика развертывания исходного парадокса, устремление мысли в бесконечность, к бесконечному тексту;
в) логика связного текста — логика, отражающая механизм дедукции — спор разнонаправленных начал, неразрывно связанных в исходном парадоксе.
Предполагается, что бесконечная дедукция в какой-то момент (какой?) становится невозможной и вынуждена обратиться к исходным началам, замкнуть исходное понятие на себя. В этот момент происходит трансдукция понятия, превращение его в иное. Формально эту
трансдукцию можно осуществить из любой точки дедуктивной цепи, поняв цепь как целое, где каждое суждение некоторым образом компрометирует, оспаривает все остальные.
Еще. Логика связного текста — это логика сгущения мысли, если за текстом стоит мысль — она присуща каждому суждению, и если каждому — то, главное, — их взаимоотношениям. Но, поскольку мысль тождественна только бесконечному тексту, сгущая конечный текст, мы можем рассчитывать только на понимание некой трансформации исходного авторского замысла.
Это тем более ясно, что в акте осмысления участвуют два несовпадающих субъекта. Я и автор, но как мой alter ego, не сам по себе в своей самотождественности. Поэтому, конечно, Я понимаю ЕГО, но понимаю Я.
Рассмотрим несколько конкретней механизм этого понимания. Прежде всего, феноменологически, — это цепь реплик (вопросов — ответов). Поскольку на мою реплику следует ответная его — это задает, логически, — паузу между репликами. В этот момент (логический!) нет слова, следовательно нет явно представленной логики, — она возникает. Психологически это (я уже писал об этом) выражается волей субъекта задержать слово, продумать его.
Это почти физическое торможение и образует логический разрыв в потоке речи, в течении мысли. т. е. «течение» здесь можно только абстрагировать, рассматривая дедукцию содержания в репликах одного из спорящих. Однако, как только мы восстановим роль его оппонента, станет необходимо ввести логические роли «слушания» (себя — alter ego), «внимания», «сомнения», заполняющих логическую паузу, молчание,
Т.е. само это молчание — не есть нечто подлежащее заполнению, не просто некая емкость — это именно предельный образ акта понимания, включающего данную реплику в контекст всей речи оппонента.
В мысли-диалоге каждое новое суждение обращается на все сказанное ранее, требует его переосмысления. Следовательно, так понятая мысль не есть поступательное (вернее не есть только поступательное) движение содержания, его постоянное приращение и развертывание, но каждым шагом своим мысль столько же движется назад сколько и вперед. И эта разнонаправленность задает, с одной стороны, одновременность всех реплик диалога (по логике связного текста), с другой стороны, — молчание, напряжение мысли между двумя репликами (по логике causa sui). Вне этих своих определений дедуктивное движение как психологическая реальность невозможно и логически непонятно.
Вернемся к взаимоотношению «психология — культура (логика, историология)». В мысли как психологической реальности необходимо порождается alter ego, собеседник, мое второе я.

Однако и мое и его лица не носят абстрактно произвольный характер. Они определены по крайней мере дважды. Во-первых, содержанием предмета. И он и я должны усматривать в нем нечто, так или иначе предмету присущее. Правда, то, что видит он, для меня только некая абстрактная возможность (реально — невозможность) и наоборот. Во-вторых это нечто должен увидеть он (я). т.е. Вторая определенность заключена в устройстве зрения, которое реально задается в социуме культуры, изобретается людьми в процессе общения и совместной деятельности. Способ видения, логический, деятельный иструментарий, которым явно или неявно пользуются собеседники, так или иначе задан эпохой, теми реальными собеседниками, в общении с которыми формировался я как субъект мысли.
В мысли как психологической реальности все это вместе вплетено в ткань слова-значения, течет и трансформируется в слове-смысле, и только культурологический, историологический анализ позволяет обнаружить содержательную определенность той «пружины», которая фактически вытолкнула в сознание ТАКОЕ слово, сориентировала взгляд ТАКИМ образом. (Alter ego обнаруживается всякий раз и как провокация вопроса и как возможность ответа) поэтому: обнаруживается — конституируется); но всякий раз в качестве alter ego), неявно проговаривается историологически — определенный оппонет, выработанный, упругий взгляд на мир. Другого в значениях слов, избываемых и порождаемых мыслью, просто нет.
Мысль как некая запредельность внутренней речи, реально всегда осуществляется в нисходяще-восходящих потоках речи внешней, артикулированной. В чистом виде внутрення речь не существует, это — абстракция, идеализированный, невозможный феномен. В нутрення речь реально — это лик, момент редуцируемой и вновь порождаемой речи внешней. Это всегда момент обращенности (следовательно — замолченности) к себе слова, адресованного к другому. Но и наоборот. Нисходящий поток, избывающий звучание — артикуляцию — дедукцию это, доминантно, — обращение к себе, т.е., доминантно-внутренняя речь.
Но! К себе — как к другому, следовательно, подчиненно — это речь внешняя. Восходящий поток, порождающий звучание — артикуляцию — дедукцию это, доминантно, — обращение к другому, т. е. доминантно, — это речь внутренняя. Но! К другому — как себе, следовательно, подчиненно — это речь внутренняя. Чистая внешняя речь, так же как и внутренняя — это абстракция двунаправленного потока превращения речи: внутренняя — внешняя, молчание — артикуляция, к себе — к другому, смысл — значение, понимание — знание, субъект — предикаты, вопрос — ответ.
Именно внутренняя речь есть некоторым образом умолчание субъекта (знающего себя), и возможность субъекта (понимающего, т. е. непонимающего себя), умолчание ego и возможность alter, умолчание предмета и возможность его нового понимания (т. е. просто — понимание). Сам факт молчания — умолчания есть продукт и инструмент сомнения, возможность нового взгляда на предмет. Это есть пред-положение нового виденья предмета (себя), которое рождается здесь и сейчас на границе предмета и мира, есть рождение нового предмета и нового мира (и нового субъекта). Сам предмет (мир, субъект), таким образом, есть всегда только грань различных видений, употреблений, представлений, разговоров, размышлений над ЭТИМ предметом (миром, собой). При этом процесс умолчания (молчание как процесс) есть как бы пробегание внутреннего мира субъекта и одновременное его «прокручивание», разворот в некую уникальную точку, путем отсечения всех знаемых возможностей означивания каждого данного предиката, кроме той единственной, котрая имеет СМЫСЛ здесь и сейчас. Очевидно каждое «следующее» сейчас трансформирует этот смысл, который, таким образом, текуч изначально, по своему понятию, по идее, по «конструкции», и который, и есть МЫСЛЬ: смысл — с-мысл — со-мысль.
Простой рассказ (непонимающему собеседнику!), накапливающий «умолчание предмета» есть движение к мысли о нем (опыты Леонтьева с углублением ассоциативных связей; сатори дзен-буддизма?).
Тут вся сложность заключается в том, чтобы предельно конкретно понять этот (психологический, психический?!) процесс. Предмет так, какон ЕСТЬ для меня (знаем), есть предмет сознания. Его наличие предполагает сознание ЕГО и Субъекта как наличных и самотождественных вчера — сегодня — завтра. Следовательно наличие предмета для сознания — осознание предмета есть обязательно определенное рефлективное отношение. Но это тут же означает нечто совершенно противоположное движению «сознание — мысль»!
Сознание требует рефлексии! Сознание есть сознание лишь постольку, поскольку оно рефлективно, сознание возможно лишь как... продукт мысли. Мысль возникает — бытийствует только как движение: сознание — мысль, и столько же — сознание возникает — бытийствует только как движение: мысль — сознание!
И в самом деле. Раньше мы уже сказали, что мысль есть трансформация слова нисходящего (замалчиваемого) в слово восходящее (артикулируемое). Другими словами мысль есть — трансформация сознания в сознание. Т.е. сознание порождается ничем иным, но только мыслью. А с другой стороны мысль невозможна вне предмета, а значит и вне сознания. Жизнь мысли — разрыв предмета. Следовательно он должен БЫТЬ, как ее необходимая предпосылка. В конечном итоге мы вынуждены сказать, что предмет возникает как именно предмет в тот и только тот момент, когда он... разрывается. Иначе он не есть, не видим, не осознан! Возникает правда вопрос об отношении сознания и речи. Пока подвесим его. (Хотя вынужден признать — пока получается их тождество?)
P.S. Осознание предмета — осознание Я (сознающего предмет) — отношение Я — Я — подвижность сознания?
Мысль: трансформация предмета как я его знаю в предмет как я его понимаю, хочу понять, не понимаю. Т.е. опять: предмет порождается (изначально) именно мыслью и сразу существует как граница двух его пониманий (как я его знал раньше, мгновение назад, и как я его знаю теперь, через мгновение) и то, и другое — сфера сознания) ... но я этого не знаю, хочу узнать, это вопрос для меня (сфера молчания — мысли).
Получается, что речь как речь — это живая ткань сознания.
Также и любая другая деятельность, практика, которые ткут «молчащее сознание», сознание «в себе», становящееся собственно сознанием только в акге своего раздвоения, в акте мысли, т.е. тогда и только тогда, когда бытие становится на грань возможного.
Дальше. Бытие как сознаваемое бытие представлено в сознании во всех своих модусах: как видимое, слышимое, ощущаемое, проговариваемое, изменяемое... и в каждом модусе — по-разному, по-своему. Уже это его устройство предполагает предмет (и субьект) как некоторым образом не совпадающий с самим собой, как возможность различных своих проявлений, как возможностный, как возможно — мыслимый.
Мышление, таким образом, есть ДОМЫСЛИВАНИЕ предмета (ситуации), доведение его видимых (вообще говоря) качеств до невидимых, мыслимых, понимаемых. (Пикассо) Следовательно, мысль не может быть чисто образной, вербальной и т.д., но всегда есть спор, диалог различных модусов субъекта (Я — видящего, я — слышащего, я — ощущающего, я — действующего, я — говорящего и т.д. ...).
Возможно избывание слова происходит именно за счет «передачи слова» Я-видящему, например; и наоборот, — избывание образа — через Я-говорящее. В точке молчания этот спор максимально заостряется, уплотняется, становится предельно бескомпромиссным: видимый мир полностью отрицает мир слышимый, хотя имеет с ним бесконечную (по всем измерениям) границу — ПРЕДМЕТ. Их частичное совпадение только и возможно до мысли и после мысли (когда предмет видимый и слышимый узнается как ЭТОТ, как один и тот же), в сознании.
Особую организацию, диалог различных модальных Я имеет каждая культура. В частности, можно предполагать, что главный герой диалога в античной мысли — Я-видящее (эйдетизирующее). В средневековой мысли — Я-говорящее (молящее, причащающее), в Новое время — Я-познающее, Я-действующее.
Аналогично, в современной мысли Я-видящее доминирует во внутреннем споре художника, его предмет всегда — воображаемый, домысливаемый, идеализированный, понимаемый. При этом философ пытается понять мир каков он есть, воображая его; художник наоборот, — воображает мир, пытаясь понять каков он есть. Аналогично, мысль поэтическая. При этом у поэта есть особые средства передать свою мысль через специально организованную речь. Здесь ритм и рифма объединяют текст в формальное целое, осуществляют как бы явно представленную агглютинацию многих слов в одно слово, делают все слова, строчки, строфы одновременными и эта формально представленная одновременность как бы организует выпадание текста в целом из слов, представляет молчание о содержании, как бы мысль о нем.

15.11.93