§ 1. Античность в логике Гегеля. Диалектический тезис

1.1. Философии как самопознание человека в опыте исторического бытия..
По Гегелю, мы уже замечали, философски безграмотно представлять историю философии в виде череды неких мнений (даже — самомнений), претендующих на мировоззренческую универсальность, скандально противоречащих друг другу, упраздняющих друг друга и с течением времени сохраняющих только «историческое значение». Сколь бы детальными ни были исторические обзоры или формальные типологизации философий, в них утрачивается главное: сама философия. Гегель же с самого начала усматривает в истории философии собственно философский сюжет, благодаря чему историография философии впервые превращается в некую философскую историю, повесть о приключениях одного героя. Герой повести — одновременно и автор ее (так что это своего рода автобиография: автобиографическое самосознание) — мыслящий дух (лучше сказать, дух мысли, т.е. человек, поскольку он существо, мыслящее по существу). Сюжет повести — «двухтысячелетняя непрерывная работа духа» ¹. Философские “позиции”, “идеи”, “системы” суть разные формы этих работ, исторические звенья единой цепи эпохальных событий, включающих подвиги и срывы, блуждания и открытия, образующих стадии, ступени роста, особые возрасты в жизни духа.
История философии по Гегелю есть прежде всего история жизни познающего мир и при этом все более понимающего себя духа. Духа единого и объективного в том смысле, что разные индивиды в разные времена включались и включаются в духовно значимую историю человечества в меру способности принять участие в этих издавна и многими поколениями ведущихся работах, чтобы продолжить их ход. Для этого они должны усвоить достижения духа («…Результат работы всех предшествующих поколений» ²) и образовать свою частную субъективность до уровня действующего духа времени, для гегелевского времени — до уровня науки (имеется в виду: мысли, нашедшей собственную — логическую — форму). Чтобы быть на деле, всеобщий дух, отложившийся, воплотившийся в своих объективных достижениях (книгах, орудиях, произведениях, институтах), нуждается в субъектности индивидов. Со своей стороны, субъективная мысль индивида способна обрести исторически значимую дельность (понять, уловить логику вещей, смысл событий), лишь образовавшись в этом духе, проникшись им, став его действующим средоточием.
Философия для Гегеля осмысливает и итожит опыт исторического бытия человека. это лабораторный журнал исторического опыта и теоретический самоотчет человека ³. Насколько историческое время не пропадало даром, и человеку удавалось набираться опыта, обучаться миру и себе, насколько, иначе говоря, историю вообще можно понять как историю самопознания человека на опыте своего исторического бытия, как историю извлечения опыта о мире и себе ⁴, — настолько этот осмысленный ход истории представлен в истории философии. Последовательность шагов — логика пройденного пути — входит в содержание актуального опыта, подобно тому, как в экспериментальной технике (от часов до лазеров) присутствуют и действуют все добытые к этому времени теоретические знания. Внутренняя связь исторического опыта, принципиальные события и повороты, сжатые философией в значимые логические ходы и составляют, собственно, опытность исторически опытного (образованного историей) человека. История философии есть, таким образом, хранилище исторического опыта, логически очищенный путь становления человека человеком (путь к себе) в истории. Это квинтессенция смысла, добытого историческими трудами человека. «История философии, — говорит об этом соединении философии и истории Поль Рикер, — предстает перед нами как соединение историчности разума и значения истории» ⁵. Вот почему изучение истории философии есть одновременно (1) прямое введение в суть философского дела, обретение философской опытности, образование философского ума (а не только собирание исторических знаний) до уровня науки (знающего себя знания), и (2) усвоение опыта истории, и (3) посвящение в сокровенный исторический смысл настоящего, “текущего” момента.
1.2. Снятие: критика, возводящая в истину.
В философском образовании ума каждая ступень, каждая внутренне преодоленная, исторически пройденная форма, в частности, — греческая философия, — усваивается как действующий, но односторонний (абстрактный) элемент (“момент”), как незаменимый узел или блок действительного (конкретно мыслящего) ума. Такое критическое ограничение, — но вместе с тем и признание — истинности (даже возведение в истинность) некой философии (системы, учения, эпохального принципа), определение ее логического смысла и включение ее таким образом в органон актуально мыслящего духа Гегель называет термином die Aufhebung, традиционно переводимым как снятие ⁶. В качестве снятого — идеализованного — момента бывшая философия вновь возводится в ранг настоящей, мыслящей (а не отмысленной) философии, сохраняя значение действующего хода мысли. Развертывание системы таких мысленных ходов (философская «Логика») или форма философского образование (образования ума) современного индивида и есть вся эта история, сжатая до чистых логических элементов. Поэтому Гегель и утверждает: «...Мы в истории философии имеем дело с самой философией» ⁷, а «...изучение истории философии есть изучение самой философии...» ⁸.
Тут, впрочем, возникает некое замешательство. Мы посвящаемся в философию путем изучение самой истории или же истории, очищенной до ее логической сущности? Если самой истории, то как далеко должны мы углубляться в ее дебри, а главное, какой может быть философский смысл в этом углублении? Если же историческая обстоятельность философски не существенна и важно только существо дела, то существо это уже систематически развернуто в «Логике», и, занимаясь историей, мы лишь разыгрываем известные логические ходы в исторических декорациях, распределяя их по именам, учениям и эпохам. Ведь история уже “снята” в логике ⁹. «Отдельный индивид — пишет Гегель, — должен и по содержанию пройти ступени образования всеобщего духа, но как формы, уже оставленные духом, как этапы пути, уже разработанного и выравненного <...> В педагогических успехах мы узнаем набросанную как бы в сжатом очерке историю образованности всего мира» ¹⁰. То, что обреталось в блужданиях и ошибках трудного исторического опыта, становится быстрым, не вызывающим затруднений логическим навыком образованного ума. Оригинальные философии, захватывавшие жизнь человека целиком, философские школы, державшиеся поколениями, роковые решения, смысловые откровения, определявшие эпохи и судьбы народов, — все, что занимало «зрелый дух мужей» в образовании низводится до «игр мальчишеского возраста», а в сущностной логике — до моментов, мгновенных шагов диалектической дедукции.
В этом “низведении” и усматривают обычно спекулятивный антиисторизм Гегеля, подчинение истории системе. Усматривают по праву, хотя спекулятивности здесь не больше, чем у любого теоретика в отношении к истории своей дисциплины. Гегель же замечает и нечто иное, иную интенцию понимания, противоречащую и противоборствующую интенции снятия (низведения) исторического бытия, чтобы возвести его в момент логического движения. Ведь логика, свертывающая историю, сама тем не менее развертывается как некая история, как движение, шаги, этапы диалектической дедукции ¹¹. Логическое движение, стремясь к логической выпрямленности и очищенности не должно быть слишком быстрым, не должно проглатывать необходимые шаги и умалчивать о непроходимых затруднениях (в пропусках, прыжках и натяжках его диалектической дедукции Гегеля также постоянно — и также по праву — упрекают). Как ни моментальны моменты этого движения в жизни мыслящего (сосредоточивающегося в себя) духа, все они, однако, необходимы. Логичность требует не только связывания, собирания воедино, вбирания в единство мыслящего субъекта, но и развертки, обстоятельных разбирательств, подробностей, деталей — членораздельной пространной речи. Иными словами, — возвращения в снятую историю.
На это Гегель тут же и обращает внимание. «С одной стороны, — продолжает он вдумываться в суть “образования индивида”, — надо выдержать длину этого пути, ибо каждый момент необходим; — с другой стороны, на каждом из них надо задержаться, ибо каждый момент сам есть некоторая индивидуальная, цельная форма и рассматривается лишь постольку абсолютно, поскольку его определенность рассматривается как целое или конкретное, т.е. поскольку целое рассматривается в своеобразии этого определения» ¹². Я выделил курсивом решающие определения. Сказанные будто в уточнение, они на деле меняют направление философского внимание на противоположное ¹³. Пройденные этапы суть не только ступени, абстрактные моменты, не просто еще не развитое целое, но индивидуальная форма целого, целое в своеобразном определении. Логика этого своеобразного определения — например особого определения целого, свойственного античной философии (а в ней — индивидуальные формы ее собственной целостности: философии Парменида, Гераклита, Платона…), — значима сама по себе, логически, а не только исторически. Это значит, пройденное сохраняется не только в виде “момента”, момент этот таит в себе упорствующую мощь целого, и мощь эта сказывается, стоит только задержаться, остановить внимание на «своеобразном определении целого», как это происходит, например, в «Истории философии» или в «Эстетике». Каждая точка, из которых складывается логическая траектория духа, есть точка пересечения двух интенций, точка приложения двух сил: перехода к следующей и охвата всего пути как его центра, оси.
Чистая эссенция философии — логика — в простоту которой свертывается тысячелетняя история, определяется с первых шагов так: «Логика есть чистая наука, т.е. чистое знание во всем объеме его развития» ¹⁴. Но “весь объем” разве не вся история философии, в каждой точке которой «необходимо задержаться», чтобы исчерпать ее логическое содержание? Откуда же уверенность, что содержание это можно исчерпать, чтобы идти дальше? ¹⁵
Отступление. Истина и история. Следует сразу же принять всерьез одно напрашивающееся недоумение. Если не найденное, а ход поисков, не добыча, а сами исследовательские работы, т.е. сама история философии и есть философия, то как же быть с истиной? То, что в философии именуется началом. принципом, основанием, находится или предполагается в качестве начала (аксиомы или критерия) истинности, иначе говоря, чего-то наконец, после долгих поисков и блужданий, окончательно найденного. Как же может быть история философии, — т.е. в лучшем случае история поисков истины, — самой философией, т.е. найденной истиной? Но вопрос можно поставить и иначе: как изменяется идея истины, если ход ее поисков — т.е. история и мышление (момент субъективности) — включается в нее? Именно в переосмыслении идеи истинны на этом пути Гегель видит заслугу кантовского критицизма и трансцендентальной философии вообще. Помимо объективного содержания истины, которое занимало прежнее мышление, «…теперешнее мышление, — замечает Гегель, — понимает также и субъективное делание как существенный момент объективной истины…» ¹⁶. За этим переосмыслением идеи истины кроется и еще более значимая проблема: вопрос об истинности — т.е. осмысленности — самой истории, вопрос о том, как история не стирается во вневременной истинности бытия, подобно некоему колоссальному недоразумению, а входит в нее именно в форме человеческой истории.
Схолия. Часто приходится слышать, будто Гегель считал свою философию завершающим синтезом всего предшествующего развития. Но завершением-то оказывается не что иное, как исчезновение всякой устойчивой субстанциальности в чистой субъектности насквозь диалектического, т.е. негативного, самокритикующего, самопреодолевающего духа. Духовность духа, наконец, казалось, обретшего себя в долгой истории своего обретения, заключается в чистой негативности, в отрицании чего бы то ни было как окончательно обретенного. Потому завершающий жест гегелевского “духа” есть жест самоотрицания: чтобы оставаться собой, он, “снявший” в себе все иное, должен, однако, “снять” и себя, снова “свободно отпустить себя” во что-то все еще иное. Поэтому не какой-то новый, а именно Гегелевский дух продолжает свои работы и в “вечном возвращении” самопреодолевающей “воли к воле” Ницше, и в “перманентной революции”, и в социальном критицизме “негативной диалектики”, и в самом существе нашего научно-технического — непрестанно модернизирующегося — мира. Но последняя негация гегелевского духа это снятие его самого как духа, снимающего историю, и следование ему, как духу, возвращающемуся в историю и возрождающему ее.
Вдумаемся внимательнее в эти слишком, пожалуй, общеизвестные положения гегелевской философии.
Прежде всего следует сделать одну существенную оговорку. Да, Гегель первый и пока единственный философ, столь продуманно и методично развернувший историю философии как философскую историю единого духа и сумевший освоить в этом духе все многообразие философских систем. Но истолковать историю философии в этом духе оказалось возможным, во-первых, только потому, что историческое измерение изначально входило в самоопределение этого духа, и, во-вторых, такое истолкование могло быть исполнено только за счет упразднения возможности понять другие философии как принципиально (изначально) иные самоопределение мыслящего духа в целом.
Гегелевский “абсолютный дух” сам имеет историческое происхождение и особое эпохальное самоопределение. Это дух, явление которого в XVI веке возвестил и пропагандировал Ф. Бэкон, метафизический смысл которого выяснял и обосновывал Р. Декарт вместе с другими философами и учеными XVII века. Это — дух новоевропейского человека, на опыте познающего и осваивающего мир, пред-положенный (пред-ставленный, противо-поставленный) им себе в качестве бесконечного предмета методического познания и освоения. Словом, дух новоевропейской научно-технической цивилизации, понятый философски, т.е. как дух, определяющий бытие человека в целом, во всех сферах его “жизненного мира”. Именно опыт бытия человека в этом духе сказывается в “абсолютном” духе Гегеля. Только здесь он понят как дух (смысл) самого бытия. Говоря так, я вовсе не имею в виду указать на “реальную” подоплеку гегелевских спекуляций, как если бы наглядная действительность научно-познавательного освоения мира и технического овладения его производительными силами просто объясняла “мистику“ абсолютного духа. Наоборот: именно гегелевский абсолютный дух объясняет, дает понять нечто в реальной мистике научно-технического мира, открывает и продумывает логику такого понимания бытия, в котором человеческий мир только и может стать по сути научно-техническим. «Считается, — замечает М. Хайдеггер о гегелевском “духе”, — что наш век оставил подобные спекулятивные завихрения позади. Но мы живем как раз внутри этой якобы фантастики» ¹⁷.
Гегелевский “дух” развертывает смысл (один из смысловых оборотов) эпохального ответа на изначальный вопрос, как именно бытие есть мышление (ответ: как познаваемое), а мышление есть бытие (ответ: как техническое). Существенное бытие сущего усматривается не в том, как сущее есть налицо, а в том, как оно может быть, в возможности (и могуществе) быть, в методе быть. Сущность сущего есть “бесконечно малый” метод или функциональный закон (выражаемый “дифференциальными уравнениями в частных производных”) производства существ ¹⁸. Познающий субъект, “Я” как средоточие и источник методического мышления сразу есть бесконечно малое все, в этом “Я“ человек изначально (априорно) тождествен (мягче говоря, подобен) бесконечно малой сущности (производящей производной) природы. Существующий (наличный) человек, затерянный поначалу в плотной и пестрой наличности существующего, всегда уже несет в себе, в простой форме субъектности как источника методической мысли, тайну — истину — бытия, и дело только в том, чтобы наполнить эту пустую форму объективным содержанием: войти в производящее средоточие вещей, чтобы мысль обрела вещественное могущество. Труд познания, — нуждающийся в целой истории, — это прежде всего деструкция непосредственной наличности сущего (natura naturata) как ложного предмета (природа вещей открывается в «стесненных обстоятельствах» (Ф. Бэкон)), а равным образом и ложных — наивных, субъективных — представлений о том, что такое сущее. Внимание теоретика заранее направлено знанием сущности (истины бытия): чтобы добраться до нее, требуется разрушить случайности существования, проникнуть сквозь бытие естественно произведенных вещей к идеальным схемам и методам (законам) их производства, к производящему средоточию сущего (natura naturans). Проникая в это производящее средоточие природы (открывая, как естественное бытие есть — в сущности — мышление), человек обретает могущество самой производящей природы (natura naturans), которая продолжает и развертывает свое творчество в технических изобретениях и замыслах человека (так научное мышление есть техническое бытие). Все это происходит на деле: владея ядерной энергией, генной инженерией, подсознательными “механизмами” сознания, законами функционирования сообществ, человек может — в принципе — созидать и разрушать миры, конструировать породы, устраивать сообщества. Не упустим: человек обретает здесь не только средства, в овладении производительными силами природы — его истина, а в этом истинном виде он сам есть истина бытия, так что в этой производительности он самоцель.

1.3. Греческий “дух” в духе научно-технической цивилизации.
Переосмысливая историю как свою историю, дух экспериментального по­знания (и самопознания, — экзистенциальных экспериментов на себе) и технического могущества, понимает ее как историю роста опытности человека, осваивающегося в этом бесконечном мире. Древнегреческая философия будет понята в этом духе как первые шаги еще не опытного, наивного, не знающего себя духа науки. Поэтому, сколь бы ни усме­хались историки над спекулятивностью гегелевской истории (в частности и гре­ческой философии), их собственные привычные характеристики, вроде: “первые шаги“, “еще не различали”, “уже предвосхитили”, “гениальные догадки”, “смесь мистики и науки”… — свидетельствуют о том, что понимают они дело тем самым умом, логику которого продумал Гегель. Правда, в отличие от упрощенно прогрессистской картины соб­ственной истории, которую по сей день рисует (и в которую вписывает также и филосо­фию) философски наивный дух “позитивных наук”, гегелевское философское понимание научного духа как духа истории и самого бытия открывает его существо неизмеримо глубже и пол­нее. Соответственно, и историческая развертка философии в духе Гегеля философски все еще значи­мой, чем история мысли в духе позитивных наук.
Отмечу несколько существенных для дальнейшего моментов.
(1) История философий есть история нахождения философией себя.
Развитие познающего духа ни в коем случае не сводится к росту знаний о мире. Знание не есть некий золотой остаток, отмытый долгими трудами познания, соответственно, история науки — вовсе не накопление и теоретическая систематизация знаний, резюмируемая в учебниках. Научное знание не остается лежать на складе добытых истин, оно немедленно становится инстру­ментом познания, и каждый шаг в познании переустраивает инструментарий. На языке Гегеля: познанная субстанция становится могуществом (понятийным и орудийным) познающего субъекта. Знание это понятие (результат и инструмент познания). Оно понимает то, что знает, всем трудным ходом и сложным устройством образовавшей его мысли, свернуто присутствующей в нем. И само оно способно понимать то, что собирается понять, не потому, что применяется, а потому, что изменяется во всем своем мысленном (теоретическом) и инструментальном (экспериментальном) устройстве. Изменяется не только предметное содержание понятия, но и понимающая форма, а в пределе — и сама идея понимания: ответ на вопрос, что значит знать, что мы ищем в качестве ответа на вопрос познания. На опыте познания, на практике рассуждений и доказательств мысль впервые обучается самой себе (рефлектирует в себя). Так и философия лишь по ходу собственного дела узнает, что значит быть философией. Поэтому, — говорит Гегель, — «история, развертывающаяся перед нами, есть история нахождения мыслью самой себя, а с мыслью дело обстоит так, что, только порождая себя, она себя находит: дело даже обстоит так, что лишь тогда, когда она себя находит, она существует и действительна. Системы философии суть эти акты порождения, и ряд этих открытий, в которых мысль ставит себе целью открыть самое себя, представляет собой работу двух с половиной тысячелетий» ¹⁹.
Философски значимая сторона познания в том, что дух в опыте этого познания приобретает также опыт о самом себе в качестве познающего: продвижение в познании мира есть одновременно и продвижении в самопознании духа. На опыте познания познающий обучается также и самому себе: лишь в результате развернутого опыта познания он узнает, что, собственно, значит познавать и должен начать сначала. Результатом познания является, стало быть, не только изменение мнения о мире, но и изменение мнения о познающем “субъекте”, субъект этот внутренне меняется, но другому “субъекту” и мир как “предмет” (смысл предметности, естественности) открывается иначе ²⁰. В результате познание развертывается эпохально: новому, на опыте научившемуся быть собой субъекту мир в качестве предмета познания предстает по-новому и по-новому определяется, в чем собственно, состоит искомая познанием сущность вещей ²¹ (см. ниже п. 3).
(2) История философии как философии, находящей себя, есть история вдумывания в первоначала, в онтологику априорного, ее критическое переосмысление.
В приведенной только что цитате я выделил курсивом формулу, существенно разъясняющую смысл истории философии как философии по Гегелю. В философии мысль обращается к первоначалам (мысли и бытия). Философии связаны этим общим делом, общей работой по выяснению первоначал. По Гегелю, это сотрудничество выстраивается в путь, ведущий от первого — начального — понимания начала (истины) к истинному пониманию начала, которое находится в конце. Само движение обоснования — выявление того, что неявно (априорно) полагается основанием, затем аналитика основательности выявленного основания, выяснение того, чем и как положена основательность основания, т.е. им и в нем логически пред-положено, выяснение, приводящее к радикальному переосмысление начальности (основательности) начала (открытие истинного смысла и истинной формы того, что было истиной) ²², —есть внутреннее движение собственно философской мысли. Логику этого движения она задним числом и распознает в собственной истории. Философия развертывается в историю потому, что сама в себе уже есть история, работа мысли, ищущей себя в мире и впервые научающейся себе на опыте бытия в мире (это не следует забывать). Философия у Гегеля впервые открывает внутреннюю историчность философски радикальной мысли: философия имеет историю не потому, что располагается в истории, а наоборот, сущностная история происходит, поскольку мысль философски сосредоточивается. Вдумываясь в смысл наличной истинности мира, она выходит из своей прикладной функции и прилагательного отношения к “существительному” наличного мира, вводит мысль в откровение нового мира: происходит история.
В отличие от науки цель философии не в развертывании теоретической системы (систематической метафизики или целостного мировоззрения) на базе неких абсолютных аксиом. Она, правда, этим занимается, но занимается она этим как своего рода опытом над мыслью, способом мысли найти саму себя (т.е. уловить и усвоить свое скрытое поначалу начало, пред-посылку). Это значит она обращает метафизическую систему, построенную на последних основаниях, на принципах истинности, в форму критического исследования первичности и истинности тех самых принципов, на которых она построена. В философии мысль не только охотится за тем, что ее тайно направляет и настраивает, что заранее снабжает ее очевидностями и естественностями, что подсказывает ответы и заверяет в согласии с вещами, — она вдумывается в смысл того, что ею самою выявлено и установлено в качестве первого, априорного начала. Здесь, в конце выяснительных работ задает она свой первый собственно философский вопрос об основании первоосновы, о происхождении априорного, об априорном, еще априорнее первого. Она открывает истину, истеннее той, что была истиной эпохи. Это обоснование путем критического снятия.
…Начала наук выясняются в конце их долгого развития. Историк науки знает это. «Элементы (stoice…a)» Евклида (рубеж IV-III веков до н. э.), впервые полагающие основания теоретической арифметике и геометрии, венчают более чем столетнее развитие греческой математики, «Principia» Ньютона (1687 г.) впервые формулируют законы, управлявшие уже миром Кеплера (1618) и Галилея (1632). В дальнейшем же существенные этапы в истории механики отмечаются переписыванием систмы аналитической механики. Так ньютоновские «Математические начала» были переработаны уже в «Аналитической механике» Ж. Лагранжа (1788 г.), затем У. Гамильтоном (1834 г.). Кажется, что при этом знание всего лишь систематизируется, а идея теоретического знания уточняется, в действительности же она изменяется (даже в истории новой науки). Так механика материальной точки была переформулирована в обобщенную теорию состояний механической системы или как теория движения фигуральной точки в фазовом пространстве. Только в таком виде она может находиться в соответствии с квантовой механикой. Онтология материальных точек и сил сменилась вероятностной онтологией состояний системы, управляемой законами сохранения и симметрии ²³.
Но если позитивная наука захвачена предметным познанием, то для философии важен именно последний момент. Ее развитие обратное, это развитие вспять, критическое вдумывание в начальность начал. История философии это история, происходящая не в знании о сущем, а в недрах априорного. Гегель: «…В философии движение вперед есть скорее возвращение назад и обоснование, благодаря которому только и получается уверенность, что то, с чего начали, не есть только принятое произвольно, а в самом деле есть частью истинное, частью первое истинное. <...> …Движение вперед есть возвращение назад в основание, к первоначальному и истинному, от которого зависит то, с чего начинают, и которым на деле это последнее порождается» ²⁴.
(3) История философия (или, можем мы теперь сказать, философски значимая история) развертывается как ряд эпох.
Историческая эпоха это философский эксперимент, в результате которого первоначальная “предметность” мира и соответствующее ей самосознание человека радикально — в принципе — меняются: начало меняет смысл, в нем открывается более начальное начало.
Движение вперед как возвращение назад, уяснение в опыте познания истинных оснований знания, их обоснование, приводящее к переосмыслению, т.е. изменение смысла как субъекта логики (что значит быть мыслящим?) так и (вне)логического субъекта (что значит быть “предметом” мышления?), — такова схема знаменитой гегелевской диалектики или спирали развития. Понимание развития как «рефлексии в себя», т.е. переопределение мыслью собственных начал (самопознание) вместе с переосмыслением начал “предметности” предмета, предначертывает схему истории духа как последовательности эпох, эпохальных событий.
Поступь философской мысли — развертывающейся в логической чистоте или в исторической полноте — определяется у Гегеля логикой самоиспытания мысли на деле. Мышление, — иными словами, энергия, или действительность исторического духа — есть развертывающийся эксперимент духа над собой. Понимание как опыт над пониманием — элементарно-логический (диалектика) или эпохально-исторический (феномнология). Простая мысль, философская система или эпохальная система философий, все это не произвольные спекуляции досужих или ангажированных “субъектов”, а «события, совершающиеся в области духа» ²⁵. Начинание (тезис), рефлектирующее (критическое) возвращение к началу, приобретение опыта о начале и новоначинание. Логический ход: о подразумеваемом субъекте высказывается предикат-понятие; сказанное выслушивается, изреченная мысль оказывается “ложью”, выясняется, что сказанное-понятое отличается от оставшегося несказанным подразумеваемого, мысль возвращается к субъекту высказывания, чтобы переопределить его понятие и начать сначала ²⁶. Исторический ход: дух исторически является в определенной форме самосознания и миросозерцания (феноменология духа); его скрытый (эпохальный) принцип развертывается, испытывается на истинность и по-разному критически рефлектируется в системе философских систем эпохи; опыт философской работы эпохи выявляет истину ее начала-принципа, т.е. как пределы и смысл его истинности, так и смысл начала, онто-логически более изначального; самосознание духа и соответствующий смысл бытийности мира в корне изменяются (новые люди на новой земле), дух начинает свою работу снова, на более основательных основаниях. То, что было последним основанием (истиной эпохи), становится обоснованным, ограниченно истинным, “абстрактным” моментом более конкретного (“высшего”) принципа ²⁷
Так можно вкратце наметить те философские — логические, априорные, если угодно, спекулятивные — основания, которые (по Гегелю) позволяют и требуют видеть в истории философии историческое развертывание самой философии, т.е. философски пред-видеть принципы эпохальных философий. Сказанного, пожалуй, достаточно, чтобы с пониманием подойти к гегелевской трактовке греческой философии как целостной, внутренне связанной одним принципом исторической эпохи философской мысли. Так развертывается греческая философия в «Истории философии». В «Логике» же принципы, или первые начала греческой философии свертываются в изначальные события философской мысли как таковой, где бы и когда бы она ни происходила. Греческий принцип понимается как принципиальная (логически необходимую) фигура философской мысли, как определенная связь шагов или ходов мысли, пред-полагающей первоначала и озадачивающейся им. Важно, однако, не упустить из виду, что в греческом “топосе” (“моменте”, “точке”) на траектории диалектически-дедуктивного движения «Логики» прикреплен — как локальная вселенная — весь мир греческой философии, во всем многообразии его принципиальных индивидуаций (см. прим. 00 на с. 00 [Цитата из ФД, прим 41]). Поэтому логическая развертка гегелевской философии существенно дополняется исторической. Это два, не сводящихся друг к другу измерения ²⁸. В «Логике» каждое понятие устремлено вперед, к своему снятию в шествии духа, в «Истории» же напротив, мысль целиком втягивается в свой “момент”. Например, круг категорий, соответствующих греческому “принципу”, т.е. понятия, в которых определяется и переопределяется смысл понятия “бытие”: “становление”-“качество”-“количество”-“мера”, — может быть логически развернут во всем историческом богатстве систем греческой философии. На время этот круг по­нятий становится центральным, все мышление (весь “дух”) рассматривается в «своеобразии этого определения». Но взятое в таком качестве, рассмотренное в контексте целостной — эпохальной — философии понятие (например, “бы­тия”) утрачивает характер абстрактного момента и приобретает не менее свое­образную конкретность.
Чтобы суммировать и конкретизировать сказанное, предоставив слово самому Гегелю, приведу обширный текст из «Лекций по истории философии» (главка «Философия как мысль своей эпохи»), выделив курсивом особо значимые для нас утверждения (курсивов самого Гегеля в цитируемом тексте на этот раз нет). Приводимый текст значим еще и потому, что с новой стороны поясняет смысл объективности “объективного духа”: речь идет о духе как “духе времени” (эпохи, народа, культуры), которым все соучастники всегда уже так или иначе настроены и образованы. Соответственно выясняется и объективный (сверхличный) смысл философии: эпохальные философии не домыслы досужих мудрецов, выражающих интересы, настроения, идеологии, а формы, в которых дух эпохи обращает внимание на себя, продумывает и обосновывает свою универсальность, бытийность, — истинность.
Итак, Гегель: «Не только наступает время, когда вообще начинают философство­вать, но у данного народа появляется определенная философия, и эта определенность, эта точка зрения мысли, есть та же самая определенность, которая проникает все другие исторические стороны народного духа; она нахо­дится с ними в теснейшей связи и составляет их основу. Определенный образ философии одновременен, следовательно, с определенным образом народов, среди которых она выступает, с их государственным устройством и формой правления, с их нравственностью, с их общественной жизнью, с их сноровками, привычками и удобствами жизни, с их попытками и работами в области искус­ства и науки, с их религиями, с их военными судьбами и внешними отноше­ниями, с гибелью государств, в которых проявил свою силу этот определенный принцип, и с возникновением и выступлением новых государств, в которых высший принцип находит свое рождение и развитие. Дух каждый раз разраба­тывал и распространял достигнутый им принцип определенной ступени своего самосознания во всем его многогранном богатстве. Этот богатый дух народа есть организация, собор, в котором имеются своды, залы, ряды колонн, разно­образные части, и все это произошло, как целое, по одному плану. Философия есть одна из форм этих многообразных сторон. Какова же эта форма? Она есть высший цвет, она есть понятие всего образа духа, сознание и духовная сущ­ность всего состояния народа, дух времени как мыслящий себя дух. Многооб­разное целое отражается в ней, как в простом фокусе, как в своем знающем себя понятии.
<...>
Таково положение философии среди других областей; следствием такого по­ложения является то, что она совершенно тождественна со своей эпохой. Но если философия по своему содержанию и не стоит выше своего времени, то она все же выше его по своей форме, ибо она, как мышление и знание того, что представляет собою субстанциальный дух ее эпохи, делает его своим предме­том. Поскольку она мыслит в духе своего времени, он является ее определен­ным отображающим мир содержанием; но вместе с тем она в качестве знания также и выходит за его пределы, так как она противопоставляет его себе; но это противопоставление лишь формально, ибо она поистине не обладает никаким другим содержанием. Само это знание есть, во всяком случае, действитель­ность духа, то знание духом самого себя, которого раньше еще не существо­вало; таким образом, формальное различие есть также и реальное, действитель­ное различие. Посредством знания дух выявляет различие между знанием и су­ществующим <...>» ²⁹.
Посмотрим теперь, как раскрывается и конкретизируется понятие “греческой философии” у Гегеля.

__________
¹ Гегель Г. Сочинения. Т. V. Наука логики. М. 1937. С. 30.
² Гегель Г. Сочинения. Т. IX. Лекции по истории философии. М. 1932. С. 10.
³ «Записная книга человечества», — как сказал Б. Пастернак о Библии.
⁴ Первоначальное название, данное Гегелем «Феноменологии духа» в первом издании (1807 г.) — «Наука об опыте сознания» («Wissenschaft der Erfahrung des Bewußtsein»).
⁵ Рикер П. История и истина. СПб. 2002. С. 50. Такое осмысление истории вовсе не выдумка Гегеля. Гегель, как и положено философу, лишь выявил и продумал существенную черту в эпохальном самосознании новоевропейского человека.. П. Рикер замечает, что путь к пониманию истории как “пришествия” (или добывания) смысла, помимо Гегеля, проложен Контом, а позже тем же путем шли Брюнсвик (см. Brunschvicg L. Les progrès de la conscience dans la philosophie occidentale. P. 1927), поздний Гуссерль (в «Кризисе еврпейских наук», см. рус. пер. Д. В. Скляднева: Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная философия. СПб. 2004) Эрик Вейль (см. Weil E. Logique de la Philosophie. P. 1950). «Вопреки значительным различиям, существующим в их интерпретациях разума и истории, — замечает Рикер, — всех этих мыслителей объединяет общее убеждение: путь ясности, которую. “я” ищет относительно себя самого, проходит через историю сознания. “Короткий” путь самопознания и “длинный” путь истории сознания совпадают друг с другом». Там же. С. 49.
⁶ См. разъяснение этого понятия самим Гегелем: Гегель Г. Соч. Т. V. С. 98-100.
Принцип соответствия как принцип построения теоретической физики XX века (или теоретико-групповая схематика истории физики в духе эрлангенской программы Ф. Клейна) подсказывает, что “спекулятивная диалектика” Гегеля и , в частности, логика “снятия” уловила существенную черту в архитектонике научной мысли лет за сто до того, как она дала себя знать в средоточии позитивных наук. Детальнее см. Ахутин А.В. «“Квантовая” история физики» (Ахутин А. В. Поворотные времена. С. 423-446).
⁷ Гегель Г. Соч. Т. IX. Лекции по истории философии. С. 25.
⁸ Там же, с. 35.
⁹ Именно так обстоит дело в развитии “позитивных” наук: теоретическая система снимает историческое развитие знания исторические шаги заменяются в ней шагами логической дедукции, и то, с чего начинали, например, геометрия Евклида, статика Архимеда, механика Нюьтона будут определены как частные случаи, справедливые при ограничивающих условиях.
¹⁰ Гегель Г. Соч. Т. IV. Феноменология духа. С. 15.
¹¹ Основные этапы трансцендентальной дедукции Шеллинг так и называл — эпохами.
¹² Там же.
¹³ Поль Рикер в цитированной книге обрисовывает два полюса тяготения философской истории философии. Один полюс гегелевский (о нем говорилось в прим. 00 к с. 00), здесь в центре стоит некая тотальная философская систематика, где для каждой философии должно быть найдено свое логическое место; другой индивидуализирующий, здесь философии рассматриваются в их собственном своеобразии, как оригинальные авторские произведения, как мыслящие монады требующие, как говорит Рикер «дружеского понимания» (См Рикер П. Цит. соч. С. 81-86). Как видим, эту интенцию — причем как логическую, а не просто историческую — улавливает и Гегель.
¹⁴ Гегель Г. Соч. Т. V. Логика. С. 52.
¹⁵ Трагическая ирония невозмутимого шествия духа сквозь свои “моменты”особенно остро ощутима там, где “логика” оборачивается экзистенциальной стороной, а именно в «Феноменологии духа». Напомню известную остроту Кьеркегора: «Среди систематических сочинений Гегеля есть глава, где говорится о несчастном сознании <...> Ах счастлив тот, кому нечего больше делать с этим вопросом, как писать о нем главу; и еще более счастлив тот, кто может написать следующую». Кьеркегор С. Несчастнейший // Северные сборники. Кн. вторая. СПб. Б/г. С. 30-31.
¹⁶ Гегель Г. Соч. Т. V. С. 50.
¹⁷ Хайдеггер М. Время и бытие. М. 1993. С. 383.
¹⁸ Онтологический, — а не только гносеологический, — смысл “метода”, а именно, трансформацию “субстанциальных форм” в бесконечно малые “методы”, производящие причины (силовые центры и свернутые функции), продумывали неокантианцы. См., в частности, Cohen H. Das Prinzip der Infinitesimal-Methode und seine Geschichte. Berlin. 1883; Natorp P. Die logischen Grundlagen der exakten Wissenschaften. Leipzig und Berlin. 1910. S. 218-224; Кассирер Э. Познание и действительность () СПб. 1912.
¹⁹ Гегель Г. Соч. Т. IX. С. 12.
²⁰ «…Диалектическое движение, совершаемое сознанием в самом себе как в отношении своего знания, так и в отношении своего предмета — поскольку для него возникает из этого новый истинный предмет, есть <...> то, что называется опытом». «…Так как то, что сперва казалось предметом, низведено до знания о нем, а то, что в себе, становится некоторым бытием этого «в себе» для сознания, то это есть новый предмет, вместе с которым выступает и новая форма существования сознания, для которого сущность есть нечто иное, чем для предшествующей формы». Гегель Г. Феноменология духа. Цит. изд. С. 48, 49.
²¹ «Начало нового духа есть продукт далеко простирающегося переворота многообразных форм образования <...> Это начало есть целое, которое возвратилось в себя из временной последовательности, как и из своего пространственного протяжения, оно есть образовавшееся простое понятие этого целого». Там же. С. 6.
²² Забегая вперед: только после того, как пифагорейцы выявили числовые — мерные — отношения в качестве онтологического основания (того, что определяет сущее в существе его бытия), возможна философская аналитика этого основания — выяснение начал умопостижимого мира чисел как такового. Только философская аналитика начал числа (единица и двоица) способна привести к радикальному переосмыслению перво-начала (единого) и открыть — в этом новом свете — мир, уже никоим образом не определяемый числовой онтологией.
²³ Де Бройль Л. Революция в физике. М. 1963.
²⁴ Гегель Г. Соч. Т. V. С. 54.
²⁵ Гегель Г. Соч. Т. IX. С. 39.
²⁶ Например: бытие как предикат не высказывает о бытии как (подразумеваемом) субъекте ничего, как если бы речь шла не о бытии, а о ничто. Между тем мы высказали то, что единственно разумелось в субъекте, и обнаружили, что разумели не то, что подразумеваем. А подразумеваем мы, что бытие не есть ничто. Следовательно, то, что бытие не есть ничто, должно быть изначально включено в понятие бытия. Но бытие, включающее в себя соотношение с ничто, есть бытие как сущее отрицание ничто, т.е. становление. Стало быть становление и есть истинное понятие бытия…(См. I главу раздела «Бытие» в «Логике»). Тоже самое можно показать на примере понятия начала: начало есть первое, говорим мы, но выслушав, что сказали, должны признать, что промахнулись: ведь когда что-то первое уже есть, дело сделано, что-то уже началось и поэтому не есть само начало. Следует вернуться назад и сказать: начало это то, что до всякого есть, или — ничто. И опять мы промахиваемся, потому что в ничто и нет ничего к тому, чтобы чему-нибудь начаться. Мы снова возвращаемся к началу и определяем его, положим, как начинание или возможность. Вот, собственно, и весь механизм спекулятивной диалектики.
²⁷ Так классическая физика становится подчиненным моментом релятивистской и квантовой (справедливой при бесконечной скорости света и нулевом кванте действия). См. прим. 0 к с. 000..
²⁸ И к ним еще следует добавить другие плоскости, проецируясь на которые гегелевская мысль, может быть, впервые обнаруживает свою многомерную неоднозначность: развертку «Феноменологии духа», «Эстетики», «Философии истории».
²⁹ Гегель Г. Соч. Т. IX. С. 54-55. Легко распознать в этом образе один из источников перепетого с тех пор на разные лады городского романса о “народной душе”. Романтическая “душа” или этот «субстанциальный дух» породили множество “органицистской” мистики и националистической риторики. Но если для Гегеля значима не только определенность, индивидуация, но и внутренняя универсальность, всеобщность, вселенскость духа, энергии преодоления всякой ограниченности, распахнутость человеческого внимания всму, что есть и может быть, то последующие и нынешние идеологи самобытной органичности связывают самобытность именно с ограниченностью своим (“нашим”). Они конструируют своего рода мистическую зоологию национальных “видов”. Дух это самостояние в открытости всему миру и неведомому бытию, когда же его норовят запихнуть в резервации “ментальностей”, изоляторы “традиций”, пещеры “почвы и крови”, совершают деяние, именующеся угашением духа.