3.

Если попытаться привести эти ошибки к их общему методологическому знаменателю, свести их к единству и вынести за скобки общее, что в них содержится, то мы найдем — в качестве их общих корней — две основные линии теоретических размышлений, одинаково ложных, внутренне связанных между собой, хотя и идущих в противоположных направлениях. Первая линия — психологизация биологии, вторая — биологизация психологии. Обе в одинаковой мере являются вполне законными выводами из ложных в корне предпосылок, соединяющих знаком равенства две части основного методологического уравнения Бюлера: «смысл целого» всей детской психологии и «биологические функции психики».
Рассмотрим сперва первую линию. Как это ни кажется странным и парадоксальным с первого взгляда, но попытка полной биологизации психологии неизбежно приводит на деле к обратному: к психологизации биологии. Ибо на деле — обратимся к конкретному примеру — рассматривать образование понятий в свете биологических функций психики означает не только искажать психологическую природу процесса образования понятий, приравнивая его принципиально к «практическим изобретениям» или другим формам интеллектуальной деятельности шимпанзе, но и глубоко искажать природу биологических функций, приписывать им нечто такое, что в них не содержится, возводить их в высший ранг и предполагать — пусть только предполагать! — что в них заключено нечто большее, чем просто органические, жизненные процессы.
Это, в свою очередь, значит открыть двери витализму и вместе с ним спрашивать, наперед давая положительный ответ на вопрос: биологические функции, в ряду которых должна быть помещена и вся психология человека, не содержат ли они сами в себе уже психологического — или психоидного, т. е. подобного психическому,— начала? Иначе как объяснить возникновение в биологическом ряду функций и процессов — мышления в понятиях?
К. Бюлер — при всей строгости и осторожности, которые отличают его биологическое мышление и которые он в «Очерке» доказывает на каждом шагу при рассмотрении таких вопросов, как вопросы о сознательности инстинкта, о процессах сознания у младенца, о развитии мозга и мышления, которые он все, кстати сказать, решает не в духе витализма,— теоретически вынужден признать допустимой виталистическую концепцию Г. Дриша, духовного вождя современного витализма. По мнению Бюлера, вполне возможно, что самые общие явления органической жизни (рост, размножение, регенерация) требуют допущения наличия у всех живых существ психообразного естественного фактора. И ссылается при этом на Дриша.
Нельзя доказать яснее и убедительнее, что попытка все духовное развитие ребенка свести к биологическим, природным, элементарным факторам приводит на деле к виталистическому допущению души как элементарного природного фактора. Так построена работа Дриша, на которую ссылается Бюлер.
Обратной стороной этого же хода мысли является то, что мы назвали выше второй линией и обозначили как биологизацию психологии.
Не случайно Бюлер развивает идею прямого перенесения форм зоопсихологического эксперимента в детскую психологию и в первые годы жизни ребенка считает этот метод преимущественной формой экспериментального исследования, оговаривая целый ряд технических изменений, которые должны быть при этом сделаны, и не указывая ни одного принципиального различия в подходе к исследованиям поведения ребенка и животного в одной и той же экспериментальной ситуации.
Не случайно, далее, соглашаясь с Г. Риккертом, В. Дильтеем и другими в том, что личность в настоящее время — и, кто знает, быть может, никогда — нельзя будет понять как поддавшийся учету продукт влияний, которые участвовали в ее образовании, т.е. допуская по существу метафизическую концепцию личности, Бюлер вместе с тем — в плане научного исследования развития личности — не находит принципиально ничего нового по сравнению с теми же тремя ступенями психологического развития, которые мы находим уже в животном мире.
Это замечательный факт, что наряду с фактическим допущением непознаваемости личности исследователь не находит в плане научного познания в этой самой личности ничего такого, что выходило бы за пределы основных форм поведения животного. Это — центральный для всей системы Бюлера факт, что основная теория трех ступеней в развитии поведения одинаково охватывает все поведение человека и животных во всем его объеме. Разве одно это не равносильно признанию, что в развитии человека и человеческого ребенка не возникало ничего принципиально нового, никакой новой ступени поведения, отличающей человека и специфической для него, что это развитие всецело укладывается в рамки биологической эволюции поведения?
Естественно, что в развитии ребенка, как уже сказано, выдвигается на первое место элементарное, основное, биологически первичное в ущерб высшему, специфически человеческому, историческому и социальному в психологии человека. Разве не великолепно звучит утверждение Бюлера, что детская комната, приюты для идиотов и вспомогательные школы являются местами, где лучше всего можно изучить структуру человеческого духа и основные линии его развития?
Везде сквозит одна и та же тенденция: непосредственно вывести всю полноту психологических функций и форм из биологических корней, абсолютизировать примитивное, первичное, основное — придать универсальное значение эмбриональным стадиям развития, тенденция, о которой мы говорили уже в разделе 1 нашего вступительного очерка.