Перейдем теперь к рассмотрению роли ремесла, развитие которого в феодальном обществе существенно усложняет картину воспроизводства и приводит к возникновению обращения в этом обществе.
При господстве первых двух форм феодальной ренты, отработочной и продуктовой, ремесло не играет самостоятельной экономической роли. Соответственно и противоречия феодализма в этот период еще менее развиты. Этот период называют ранним феодализмом. Отделение ремесла от сельского хозяйства было в известном смысле первым серьезным поражением класса феодалов, от которого последний, однако, не только оправился, но и нашел в нем источник новой силы, источник подъема феодализма на высшую ступень. Поражением это было в том смысле, что часть крестьян нашла и развила такой вид деятельности, при котором она экономически уже не зависела от земельной собственности феодалов и поэтому могла бежать из деревни, сбрасывая вслед за земельной зависимостью также и личную. Но поражение это обернулось как выигрыш феодалов, поскольку возникновение городов, покупателей крестьянских продуктов, развитие товарных отношений дало феодалам возможность перевести оставшихся крестьян на денежную ренту, тем самым накидывая экономическую сеть, как мы сейчас увидим, и на бежавших. Со времени преобладания денежной ренты, связанной с развитием городов, начинается период зрелого или развитого феодализма.
Мы уже видели, что вопрос о денежной ренте неотделим от вопроса о феодальном городе, об окончательном отделении ремесла от сельского хозяйства. Еще при отработочной и продуктовой ренте развивалось ремесло как особый вид производства, требовавший специализации и работника и его орудий. Ремесло ("рукомесло", "мастерство", "промысел", "умельство") сначала сочеталось с сельским хозяйством, носило сезонный и подсобный характер, затем все более поглощало время работника, так что уже само сельское хозяйство приобретало для него лишь подсобное значение, и, наконец, при благоприятных условиях совсем или почти совсем отделялось от сельского хозяйства.
Это отделение ремесла от сельского хозяйства было наглядным выражением роста производительных сил в недрах феодального общества. Вместе с тем оно было плодом борьбы части крестьянства против феодально-крепостнического гнета: те, кто овладел общественно полезным ремеслом, легче могли порвать со своим господином-землевладельцем, уйти от него, так как они не нуждались в земле в качестве средства производства. Одни становились бродячими ремесленниками, обслуживая своим трудом население деревень — часто лишь за право временно проживать и кормиться у крестьян (за "харчи"). Например, кузнецы сначала просто обслуживали то или иное время данную деревню, получая от общины питание. Другие же ремесленники селились, нередко под защитой монастыря или замка, в таких местах, куда окрестные крестьяне приносили свои продукты на обмен или на продажу, куда заезжали странствующие купцы. Феодальные города и были поначалу не чем иным, как поселениями беглых крестьян. Конечно, они оказывались в некоторой зависимости от того феодала, который был верховным собственником данной местности. Но эта зависимость носила уже смягченный характер; личная крепостная зависимость, как правило, уже не распространялась на горожан-ремесленников. Опираясь на общинные порядки, перенесенные из деревни и принявшие в городе характер "цехов", горожане-ремесленники оказывали сильный отпор притязаниям сеньора города, а так как они не находились в экономической, поземельной зависимости от него, то и могли одерживать победы над ним — достигать административной и юридической независимости города, самоуправления (в Западной Европе).
Таким образом, важнейшим переломным моментом в экономическом развитии западноевропейского феодального общества было отделение города от деревни и широкое распространение феодальных городов. Собственно отделение города от деревни совершилось еще на предшествующей ступени развития общества, в рабовладельческом обществе, но на Западе в начальный период феодализма экономическое значение городов почти сходит на нет, и затем они как бы возникают заново 40. Напротив, в странах Востока мы не наблюдаем такого резкого разрыва в истории развития городов: здесь и в раннем средневековье города сохранились и играли заметную экономическую роль 41.
Отделение города от деревни, ремесла от сельского хозяйства отражало рост производительных сил западноевропейского феодального общества. В то же время оно означало и известный кризис феодальных производственных отношений: как сказано, в города уходили от своих сеньоров, от своих феодалов, крестьяне-ремесленники, т.е. крестьяне, хорошо овладевшие тем или иным ремеслом, следовательно, имевшие возможность обойтись без той земли в качестве средства производства, собственность на которую являлась экономической основой господства феодалов в обществе. Ремесленники для своего производства не нуждаются в земле как средстве производства, и феодальные города представляли собой поселения таких ремесленников.
Поначалу это был еще экономически более или менее однородный слой: мелкие непосредственные производители, имевшие в полной собственности свои орудия производства, свое личное хозяйство. По цитированному уже образному выражению Маркса, они были срощены со своими орудиями, "как улитка с раковиной". Их главным достоянием было не столько сами эти орудия, обычно технически еще не сложные, сколько виртуозное владение ими, трудовые навыки, производственный опыт. Естественно, что рядом с ремесленниками мы видим "учеников", "подмастерьев" — овладение мастерством требовало длительного времени, — но сначала о них нельзя говорить как об эксплуатируемых. Лишь с дальнейшим развитием города экономическое положение их дифференцируется от положения ремесленников, и в позднем феодальном обществе положение подмастерьев начинает приближаться к положению эксплуатируемых рабочих.
Но развитие феодальных городов и городского ремесла, хотя и было в известной мере поражением для феодалов, в конце концов оказалось для класса феодалов и выгодно, и необходимо. Недаром вскоре сами феодалы и феодальная монархия стали усиленно насаждать города, способствовать их развитию. Дело прежде всего в том, что без этой предпосылки невозможен был переход к денежной ренте и ее рост.
Невозможно взимать с крестьян денежные платежи, если крестьянам некуда продавать свои продукты, если нет населения, отделившегося от сельского хозяйства и покупающего за деньги продукты сельского хозяйства — продовольствие и сырье. С крестьян невозможно взять денежных платежей на большую сумму, чем они могут выручить от продажи своих продуктов горожанам. Больше им взять денег неоткуда, а объем их выручки зависел от объема спроса, от количества и от покупательной способности городского населения.
Между городскими ремесленниками и окрестными крестьянами простое товарное обращение возникло независимо от воли и интересов феодалов. Но в обществе, где действовал основной экономический закон феодализма, в конце концов всякий рост производительных сил, всякий прогресс производства подчинялся господствовавшей цели производства, становился источником прибавочного продукта, присваиваемого феодалами в целях паразитического потребления. Это выразилось прежде всего в том, что вскоре крестьяне уже неизмеримо больше продавали горожанам, чем покупали у них: почти всю денежную выручку от продажи своих продуктов крестьяне принуждены были отдавать феодалам в качестве феодальной денежной ренты, и покупать им было почти не на что.
Большой теоретический интерес представляет проблема ценообразования в феодальном обществе 42, механизм сравнивания сначала отработочных и продуктовых повинностей, затем этих натуральных повинностей с денежными повинностями (так называемая коммутация), сравнивания цен (т.е. в конечном счете трудовых затрат) на сельскохозяйственные продукты и ремесленные изделия. Энгельс отметил, что крестьяне и ремесленники отлично знали взаимные условия труда, могли подсчитать друг у друга издержки производства, но все же лишь медленно, ощупью, на горьком опыте приближались к установлению величины трудовой стоимости обмениваемых продуктов 43. Для того чтобы представить всю трудность установления эквивалентных отношений в товарообмене между городом и деревней, надо остановиться на вопросе о простом и сложном труде при феодализме.
Сельскохозяйственный труд выступал в сравнении с ремесленным как простой труд. Даже если сельскохозяйственный работник и обладал в том или ином деле огромным личным опытом и искусством, в общем это был универсальный труд; высокая умелость в отдельной сфере сельского хозяйства, пока эта сфера не обособилась от остальных, пока она не стала требовать всего человека, как бы растворялась в простом, всякому доступном черном труде. Обособление же отдельной сельскохозяйственной профессии (пасечников, садоводов, рыбаков) и тем самым выделение сложного труда наблюдалось лишь в ничтожной мере, как исключение из общего правила. В среднем быть крестьянином — значило быть земледельцем "на все руки", иными словами — заниматься простым трудом.
Напротив, быть ремесленником — значило быть работником-профессионалом, квалифицированным, т.е. обученным мастером определенного конкретного вида труда. Это равносильно понятию сложного труда. Конечно, притом многие ремесленники вели вдобавок и свое сельское хозяйство; в этой области, как и в разных подсобных производственных и бытовых действиях, их труд оставался простым, но он растворялся в доминирующей форме труда ремесленника — в сложном труде.
Таким образом, объективно час работы ремесленника равнялся большему числу, скажем двум часам работы крестьянина. Но прежде чем это объективное соотношение могло проявиться в рыночной сфере, как отношение цен товаров крестьянина и ремесленника, оно проявлялось в разном отношении того и другого к феодалу. Непосредственным стимулом для превращения крестьян в ремесленников вначале была не меновая выгода, а большая степень личной свободы. Работник сложного труда оказывался неподходящим объектом для неполной собственности феодала.
Факты показывают, что судьба работника сложного труда могла быть двоякой.
Подчас, как, например, в России при крепостничестве, помещики переводили таких крестьян в "дворовые" (или обучали часть "дворовых" тем или иным профессиям), что на практике означало усиление собственности на работника производства: замену неполной собственности полной собственностью. Положение крепостного ремесленника в этом случае приближалось к положению раба. Это было попятное движение. При рабовладельческом строе, действительно, труд раба не являлся обычно таким универсальным, как труд средневекового крестьянина-земледельца. Рабы в античном обществе в большинстве случаев были привязаны к определенному, конкретному виду труда, даже если они работали в сельском хозяйстве, а тем более — в строительстве, ремесле, рудниках, транспорте. Но это не было еще тем "сложным трудом" в экономическом смысле, каким был труд свободных ремесленников. Хотя этот труд рабов и требовал предварительного их обучения данной специальности, он экономически стоял не выше, а ниже простого универсального труда средневековых крестьян: труд рабов — это был только конкретный труд, тогда как труд средневековых крестьян — это уже и шаг на пути к категории абстрактного труда. Последняя невозможна без некоторой степени раскрепощения трудящегося, так как предпосылкой сравнивания разных конкретных видов человеческого труда является хоть некоторая свобода перемены одним и тем же человеком одного вида труда на другой. Феодальный строй, где непосредственный производитель имеет свое хозяйство, в пределах которого он располагает полной инициативой, дает тем самым возможность непосредственному производителю переходить от одного конкретного труда к другому. Хотя бы в тенденции это означает свободу выбора видов труда и смены их. Поэтому политическая экономия феодализма вправе пользоваться категорией человеческого труда вообще, например, говорить, что собственность работников производства на свое хозяйство при феодализме основана просто на их "личном труде". Трудящийся здесь перестает быть "инструментом", подчас и весьма сложным, — его экономическое положение уже требует хоть в известной мере признавать его "человеком вообще", ибо его труд — это простой универсальный человеческий труд.
И вот, когда этот простой труд с развитием производительных сил начинает усложняться, когда от него начинает отпочковываться сложный, специализированный ремесленный труд, феодалы прежде всего пытаются обращаться с последним по рабовладельческому образцу. Новую народившуюся производительную силу они пробуют утилизировать отмершим старым способом. Не только Россия, весь средневековый мир знает упорные попытки феодальных землевладельцев и государей возродить полную собственность в отношении этой наиболее квалифицированной части работников производства: нарождающихся ремесленников берут "на двор", "ко двору". В некоторых исторических условиях дело заходило далеко — специализированные крепостные-рабы обслуживали и художественные потребности, и всяческие прихоти господина, и его производственные заведения, работавшие подчас на рынок. Но рано или поздно экономическое развитие вскрывало нелепость и нежизненность этого пути. Так, крепостные ремесленники, отпускаемые на оброк, частично не возвращались, так как их мастерство вполне могло их прокормить.
Второй путь, рано или поздно прокладываемый экономическим развитием, — это превращение работника, носителя сложного труда, не в раба, а, наоборот, в свободного, т.е. не возрождение полной собственности, а расшатывание и устранение и неполной собственности на него. Таким образом, овладение сложным, квалифицированным трудом было в конечном счете шансом на личную свободу, хотя бы тысячи попыток такого рода и оканчивались неудачей.
Вместе с тем, едва лишь приобретя возможность свободно выносить продукты своего труда на рынок, ремесленник получает и потенциальную возможность извлечь меновую выгоду из сопоставления своего сложного труда с простым трудом крестьянина. И тот и другой потратили на свой продукт по часу труда, но объективная стоимость продукта ремесленника, допустим, вдвое больше. Однако совсем не просто реализовать эту объективно существующую разницу. Напротив, именно потому, что крестьянин в своем хозяйстве производит самые различные работы, в том числе и ремесленные, он, исходя из своего повседневного опыта и экономического уровня, приравнивает друг к другу только разные виды простого труда. За час чужого труда он готов отдать час своего труда, и, чем он "хозяйственнее", тем точнее сосчитает взаимные затраты времени. Он согласится оплатить и расход ремесленника на закупку сырья. Но он никак не согласится отплачивать еще и стоимость обучения ремесленника; время, затраченное на овладение специальностью, по его представлению, не может оплачиваться, да и ему самому ремесленник отнюдь не оплатит элементов сложного труда, возможно, присутствующих в его продукте. Для того чтобы в рыночных ценах реализовалось различие простого и сложного труда, требуется значительное и систематическое развитие товарного обращения, к тому же при условии более или менее свободного перехода рабочей силы из одной сферы в другую, в частности из сельского хозяйства в ремесло и обратно. Поскольку этого условия не было, постольку не было возможности чисто конкурентным рыночным путем реализовать разницу в стоимости продуктов сложного и простого труда. Сложный труд неизменно должен был оставаться в убытке: объективная стоимость обучения, квалификации не оплачивалась. А это значит, что при обмене между городом и деревней неизбежно капля за каплей происходила бы невидимая на первый взгляд перекачка трудовой стоимости из города в деревню.
Однако на стороне горожан-ремесленников был другой фактор, обеспечивавший им в свою очередь нарушения эквивалентности в сношениях с деревней. Этот фактор — редкость, незаменимость их изделий, т.е. некоторая степень монополии на местном рынке. Борьба за удержание этой монополии была одной из глубочайших экономических причин для объединения средневековых ремесленников в цехи (союзы по профессиям). Если, с одной стороны, цехи породила, по словам Маркса и Энгельса, "необходимость объединения против объединенного разбойничьего дворянства", то, с другой стороны, их породили "рост конкуренции со стороны беглых крепостных, которые стекались в расцветавшие тогда города", "необходимость охраны с таким трудом усвоенного ремесла" 44. Эти органы, ограничивавшие конкуренцию, могли содействовать в некоторой мере отклонениям цен от трудовой стоимости в пользу горожан-ремесленников.
Еще один фактор, действовавший в пользу ремесленников: прогрессировавшая в городах специализация ремесла необходимо приводила к росту производительности труда, к уменьшению стоимости единицы продукции ремесленника, и это не могло не отразиться на выравнивании эквивалентных отношений в обмене между городом и деревней, более того, на получении ремесленниками в ряде случаев большей выгоды.
Таким образом, установление строго эквивалентных отношений в торговле между городом и деревней представляло большие трудности. Практически оно было неосуществимо, даже если бы дело сводилось к простому обращению между непосредственными производителями, между крестьянами и ремесленниками.
Однако дело еще значительно усложняется именно из-за того, что крестьянин в развитом феодальном обществе, как правило, продавал горожанам свои продукты не для того, чтобы на вырученные деньги удовлетворить свои потребности в ремесленных изделиях, а для того, чтобы этими деньгами уплатить денежные ренты — оброки, подати и т.п. В. И. Ленин писал, что в дореформенной, феодально-крепостнической России денежные подати, требовавшиеся с крестьян, "были важным фактором развития обмена" 45.
Далее, возникает вопрос: что же, существование горожан-ремесленников в недрах феодального общества связано с законом феодальной ренты только в указанном смысле — как необходимое средство для "метаморфоза" крестьянского продукта в денежную форму? Оставалась ли при этом вся стоимость, созданная трудом ремесленников, в распоряжении самих ремесленников или же класс феодалов и у ремесленников отнимал прибавочный труд?
В пользу первого, казалось бы, можно привести то соображение, что горожане-ремесленники стоят уже как бы вне системы феодальных производственных отношений, вне системы феодальной эксплуатации, поскольку экономическая основа феодализма, т.е. феодальная земельная собственность, может служить основанием для эксплуатации лишь сельскохозяйственных производителей, но не городских ремесленников. Но это соображение неверно.
Во-первых, в качестве верховного господина той земли, на которой был расположен тот или иной город, феодальный сеньор взимал с горожан всевозможные прямые и косвенные поборы. Если горожане и откупались крупными единовременными взносами или покупали за большие суммы независимость города у короля, это не меняет экономической природы дела; все эти выкупные суммы были конденсированной феодальной рентой.
Во-вторых, с домовладельцев, владельцев мастерских земельный сеньор и непосредственно взимал арендную плату. Исследователи, изучавшие процесс экономической дифференциации среди городских ремесленников, заметили гигантское различие (в десятки раз) в имущественном положении тех, кто не имел и кто имел собственный участок земли под домом и мастерской. Последних было ничтожное меньшинство, они выдвигались в ряды городского "патрициата". Подавляющее большинство, как видно, принуждено было значительную часть своих доходов в той или иной форме отдавать земельному собственнику, хотя для них земля и не была "средством производства" в узком смысле.
В-третьих, класс феодалов взимал ренту с горожан и более косвенным, но весьма существенным образом. Поскольку феодал своими поборами с пригородных участков более или менее быстро доводил горожан до необходимости отказаться от ведения подсобного сельского хозяйства, горожане были принуждены покупать продукты у окрестных крестьян. Этим обстоятельством могли воспользоваться и пользовались опять-таки феодалы: анализ "продовольственного вопроса", игравшего гигантскую роль в политике, законодательстве и административных мерах средневековых городов, доказывает, что феодалы требовали со своих крестьян такую высокую сумму денежной ренты, которую те не могли бы выручить, если бы продавали свои продукты горожанам по стоимости, т.е. за эквивалент. Чтобы иметь возможность уплачивать все свои повинности, крестьяне чаще должны были продавать свои продукты ремесленникам (и вообще горожанам) выше стоимости, т.е. цена их продуктов состояла из стоимости плюс некоторой надбавки. Эта надбавка, таким образом, извлекалась из карманов покупателей-ремесленников, но ничто из нее не застревало в карманах продавцов-крестьян — все шло получателям феодальной ренты.
Если бы в феодальном обществе существовали свободная конкуренция и развитые рыночные связи, это нарушение закона трудовой стоимости, конечно, было бы тотчас возмещено тем, что ремесленники со своей стороны подняли бы соответственно цены на свои товары и равенство было бы восстановлено. Но достаточно вспомнить, что ремесленники в основном изготовляли товары для совсем другого круга покупателей. Немалую долю ремесленных изделий покупали те же феодалы и их свита — почти всю продукцию оружейников, шорников, краснодеревщиков, позументщиков, золотых дел мастеров и т.д.; другие изделия покупали горожане друг у друга, и только самая меньшая часть сбывалась крестьянам. Нелегко было закону стоимости пробивать себе дорогу в этой цехово-ремесленной системе, где долго царил обычай работать только на заказ и где заказчик-феодал, разумеется, старался и имел возможность (ссылаясь на старину, "справедливую цену" и т.д.) поменьше тратить денежной ренты, которую он выжал из крестьян и из тех же ремесленников.
История рыночных цен в странах Западной Европы в средние века, изученная в настоящее время довольно хорошо, показывает, что на протяжении столетий было много периодов, когда рыночные цены возрастали, причем всякий раз дело начиналось с возрастания цен на продукты сельского хозяйства, а цены на промышленные (ремесленные) товары поднимались позже, медленнее и не в такой степени. С наибольшей силой эта закономерность проступила в предыстории так называемой "революции цен", еще до притока благородных металлов из Америки, в конце XV — начале XVI в., когда цены на продукты сельского хозяйства росли быстро и интенсивно, а цены на городские изделия долго еще оставались почти неизменными и начали подниматься значительно позже.
Закон стоимости выступал в феодальном обществе не в чистом виде, а осложненный законом феодальной ренты. Цена сельскохозяйственных продуктов складывалась из стоимости и надбавки к ней, которую оплачивали горожане. Цена же ремесленных изделий была ближе к стоимости, во всяком случае не компенсировала этой надбавки. Если одной рукой класс феодалов давил на цены сельскохозяйственных продуктов, вызывая их повышение своим домогательством денежной ренты с крестьян, то другой рукой он давил на цены ремесленных продуктов, вызывая их стабилизацию с помощью регламентации цен на городском рынке на правах сеньоров города или просто в качестве монопольных покупателей ряда товаров в каждом данном районе. В этом закономерно проявлялось то обстоятельство, что простое товарное производство развивалось тут не в абстрактном обществе равных непосредственных производителей, а в обществе, где царили классовые антагонистические производственные отношения феодализма.
Сказанное выше можно выразить иными словами. В период господства денежной ренты всю сумму разнообразных повинностей и платежей крестьянства какой-либо страны, например Франции, можно рассматривать как единую величину, как совокупную массу феодальной денежной ренты. Как бы ни делилась эта сумма между разными претендентами — между сельскими феодалами, дворянским государством, феодальной церковью и ростовщиками, — в конце концов с крестьянства можно было взять деньгами не больше той суммы, которую оно выручало от продажи своих продуктов горожанам. Значит, вопрос о дальнейшем росте денежной ренты упирался в покупательную способность горожан. Если давление всех этих получателей ренты, например государства, взвинчивавшего налоги, заставляло крестьян, несмотря на все противодействие горожан, понемногу в среднем по всей стране поднимать цены на свои продукты, ясно, что этот избыток ренты (но отнюдь не крестьянского дохода, ибо крестьяне оставались бедны, как и прежде) выражал эксплуатацию феодалами уже не только крестьян, а и ремесленников-горожан, которые вынуждены были платить за продукты сельского хозяйства выше стоимости. Следовательно, это было одним из способов отнимать их прибавочный продукт. Хотя ремесленники-горожане и не нуждались в принадлежавшей феодалам земле в качестве средства производства, но ведь они нуждались в продуктах земли (в съестных припасах и сырье) и поэтому все-таки не могли укрыться от эксплуатации феодалов, раз оставались в стране, где вся земля была собственностью феодалов. Вместе с ценой на съестные припасы и сырье им приходилось уплачивать нечто вроде акциза, косвенного налога в пользу феодального класса. Наблюдавшийся иногда значительный рост цен на сельские продукты в феодальном обществе как раз и означал усиление косвенной эксплуатации города получателями феодальной ренты.
Таким образом, история денежной ренты неразрывно связана с историей феодального города — очага товарного производства. Возникновение и развитие такой новой производительной силы, как городское ремесло, не могло быть утилизировано классом феодалов иным путем, как путем денежной ренты. Развитие городов явилось могучим стимулом ко все более широкому переходу на денежную ренту. В истории Франции и Западной Германии особенно заметно, что феодальный класс широко переходит на денежную ренту в ту эпоху, когда города наиболее успешно отбивают прямые притязания отдельных феодалов на господство над ними и на обложение их поборами.
Разумеется, каждый отдельный феодал видел прежде всего не количественную выгоду от перевода крестьянских натуральных повинностей в форму денежной ренты (от "коммутирования" крестьянских повинностей). Феодала интересовала потребительная сторона дела: он видел, что денежная рента давала ему возможность разнообразить свое (и своих ближних) потребление. Но ведь одновременно он не сокращал сколько-нибудь значительно объем потребления тех продуктов, которые прежде получал в натуре. Исторические источники не свидетельствуют о том, чтобы при переходе к денежной ренте трапезы и пиры феодалов стали скуднее или сократилось число прожорливой челяди, прихлебателей, свиты. Но к прежним продуктам питания прибавились новые, к прежним платьям — парадные из покупных тканей, к прежним видам вооружения — турнирное — заказное или заморское. Следовательно, разнообразие потребления пошло в основном за счет добавки ренты, т.е. увеличения объема ренты при переходе от натуральной формы к денежной. Иначе говоря, объективным экономическим стимулом для феодалов к переводу крестьян на денежные повинности была количественная выгода: возможность таким путем уловить наличные в обществе, но ускользающие трудовые ресурсы для своего паразитического потребления. Таким ресурсом был, в частности, высокопроизводительный труд городских ремесленников.
Конечно, город не оставался безучастным и предпринимал встречные меры.
Развитие противоположности между городом и деревней в феодальном обществе представляло сложную картину. С одной стороны, город сам стремился эксплуатировать деревню, выступать по отношению к ней в роли феодала — то город как целое, скажем, город, который имеет своих крепостных крестьян, то отдельные зажиточные горожане, ростовщики, которые экономически эксплуатируют окрестное крестьянство. С другой стороны, как сказано, феодалы стремились эксплуатировать города, и не только прямо путем их обложения поборами, но и посредством непомерного повышения крестьянского оброка, т.е. путем стимулирования неэквивалентного обмена. Но горожане со своей стороны активно боролись за удержание, как говорили в средние века, "справедливых цен" на съестные припасы, т.е. за покупку их не выше стоимости. В политике средневековых городов так называемая "продовольственная политика" играла не менее важную роль, чем борьба за освобождение от сеньора города и от его вымогательств. "Продовольственная политика" — это и есть сумма мероприятий, направленных к тому, чтобы привлечь на городской рынок для населения города съестные припасы не только в достаточном количестве, но и по ценам, по возможности не превышающим стоимость (например, попытки закупать продовольствие в отдаленных районах, регламентирование цен на продовольствие и т.д.). Проводились аналогичные мероприятия и в отношении сельскохозяйственного сырья для ремесленного производства.
Однако все эти контрмеры могли лишь несколько парализовать давление феодальной ренты на уровень цен, но "справедливая цена", т.е. торговля по стоимости (обмен трудовых эквивалентов), оставалась идеалом, недостижимым на практике.
Поэтому ремесленники прибегали к другому средству: они старались сами нарушать "справедливую цену" на свои изделия, чтобы возмещать этот убыток, т.е. чтобы получать некоторую надбавку свыше стоимости к своим собственным денежным доходам. Цехи, в которые были организованы городские ремесленники по профессиям, имели целью не только взаимопомощь, но и удержание монопольно высоких (выше стоимости) цен на ремесленные изделия на крайне ограниченном местном рынке (как уже было сказано, покупателями изделий ремесленников являлись феодалы и их челядь, горожане и в небольшой мере — крестьяне). Благодаря своей борьбе с феодальными притязаниями и своей организованности, что в свою очередь отражало их более высокий производственный уровень сравнительно с крестьянами, ремесленники добились и несколько лучших жизненных условий. Если, с одной стороны, следует подчеркнуть ошибочность мнения, будто городские ремесленники были "свободны от феодальной эксплуатации", то, с другой стороны, правильно будет подчеркнуть, что норма феодальной эксплуатации в итоге сложилась для города более низкая, чем для деревни, что в феодальном городе в связи с этим происходили процессы накопления и имущественной дифференциации быстрее, чем в деревне.
Город не только отделился от деревни на базе роста производительных сил, но и стал очагом дальнейшего роста производительных сил. Это проявлялось в том, что именно в городах (или, как говорили на Руси, посадах) шло непрерывно прогрессировавшее специализирование и отпочкование друг от друга ремесленных профессий, что в свою очередь являлось базой для расширения рыночных отношений, товарного производства. Цеховое городское ремесленное производство было такой хозяйственной формой, которая до поры до времени содействовала росту производительных сил феодального общества, служила двигателем развития производительных сил 46.
Однако город оставался органической частью феодальной экономической системы, к тому же частью, игравшей лишь подчиненную роль. Было бы совершенно неправильно включать деревню и город на равных правах в характеристику производственных отношений феодализма. Даже применительно к концу феодальной эпохи, характеризуя зависимость "плебейской оппозиции" XVI в. от крестьянских движений, Энгельс видел в этом яркое доказательство того, "насколько город тогда зависел еще от деревни" 47. Основным видом производства при феодализме было сельскохозяйственное производство; экономической основой феодализма была феодальная собственность на землю. Сложность феодальной экономики не должна мешать нам выделить главное и основное.
Средневековые городские ремесленники были долгое время такими же непосредственными производителями, тружениками, владевшими своими орудиями производства и своим хозяйством, как и крестьяне. Феодалы эксплуатировали их то прямо, то, как показано выше, средствами более косвенными, чем крестьян. Но все же часть прибавочного продукта оседала в городе в виде накоплений верхушки самих горожан — патрициата, купечества. В связи с этим понемногу наблюдается экономическая дифференциация средневекового ремесла: одни цехи эксплуатируют другие; в пределах цеха богатеющие мастера — разоряющихся; в пределах мастерских мастера — подмастерьев и учеников. Однако все это само по себе отнюдь не говорит еще о появлении новых, нефеодальных экономических отношений, все это — не более чем почва для зарождения капитализма, или та средневековая форма, которая может наполниться новым содержанием.
Здесь остается еще отметить, что когда город все же перерос охарактеризованные выше способы косвенного выжимания из него феодальной ренты, когда расцвет товарного производства в XIV-XV вв. сделал его достаточно обороноспособным против вытягивания частиц феодальной ренты из кошельков горожан вместе с ценой крестьянских продуктов, — тогда главным средством собирания феодальной ренты с городов стали королевские налоги.
Обратимся теперь к некоторому своеобразию истории ремесла и города в странах Азии. В качестве примера возьмем Индию. Здесь бросаются в глаза два разительных отличия. Во-первых, города существовали на протяжении всего средневековья. Они не пережили здесь того почти полного исчезновения и последующего бурного возрождения, как на Западе. Во-вторых, здесь гораздо более устойчиво сохранялась община как экономическая, производственная организация, в частности, сохранялось характерное соединение или, вернее, единство земледелия и ремесла внутри общины. Это ставит несколько на первый взгляд неразрешимых загадок: какова же была экономическая база города, городского ремесла, городского рынка, если не разделение труда и обмен с деревенской округой? Раз последняя обеспечивала сама себя изделиями своих ремесленников, можно ли предположить, что город жил в основном межобластным разделением труда и, соответственно, более или менее отдаленной торговлей? Совершался ли при этом в Индии эволюционный переход от натуральных форм феодальной ренты к денежной?
Придется признать, что действительно тут мы не видим ничего похожего на крутой экономический перелом, связанный на Западе с появлением или, правильнее, с возрождением городов. Эту противоположность исторической судьбы города в средние века на Западе и на Востоке наглядно изобразил еще Макс Вебер в своей книге "Город", а затем отмечали и многие другие историки. Кастовый и общинный строй приковывал человека к месту его рождения, к характеру его труда. Выше мы отмечали, что на Западе ремесло рождалось внутри общины, сначала как сезонное и подсобное добавление к сельскохозяйственным работам, затем как специализация части крестьян-общинников, обслуживавших остальных, например кузнечными работами, и получавших за это от них питание, продукты. Но в Индии такие специалисты почти не имели возможности порвать затем с верховным собственником земли и с сельской общиной, уйти в город. Разделение сельскохозяйственного и ремесленного труда воспроизводилось и расширялось на месте, в рамках все той же общины. Из числа общинников обособлялось в общем лишь столько ткачей, кузнецов и т.п., сколько было необходимо для покрытия нужд общинников. В свою очередь горожане имели собственное сельское хозяйство, более или менее покрывавшее их нужды. У сельского ремесленника не было того стимула стать горожанином, как на Западе: переход в город не давал более свободного положения, так как ремесленные городские касты стояли даже ниже земледельческих. В Индии (так же, как, например, в Японии) городское ремесло было исключительно наследственным занятием. Если на Западе город вследствие ненаследственности, некастовости занятий ремеслами послужил отдушиной для противоречий феодализма, то в Индии он не был революционизирующим фактором, ибо попросту нельзя было перебежать из крестьян в ремесленники. Город от начала до конца феодальной эпохи в самом деле специализировался преимущественно на производстве экспортных товаров, т.е. предназначенных для вывоза в более или менее удаленные области, районы и города Индии, если не за ее пределы.
Город в феодальной Индии, как и в Европе, — центр обмена, но преимущественно не между непосредственными производителями, крестьянами и ремесленниками. В системе обращения здесь ясно выражено следующее явление: феодалы или чиновники собирали налоги-повинности в натуре, затем сбывали их на городском рынке, чтобы на вырученные деньги приобрести другие товары не местного производства, т.е. привозимые купцами из отдаленных мест. Это хорошо прослеживается, в частности, по источникам XIII-XIV вв.
Было бы ошибочно усматривать в отмеченных особенностях общины и города феодальной Индии какую-то абсолютную, метафизическую противоположность Запада и Востока, европейского феодализма и "азиатского способа производства". Если присмотреться ближе, эта противоположность сильно сглаживается рядом конкретных оговорок. Так, например, ведь и на Западе городское ремесло очень скоро становилось наследственным занятием замкнутого круга людей в результате "закрытия" цехов для вновь прибывших. И на Западе города возникали преимущественно на торговых путях и их скрещениях, с самого начала в той или иной мере обслуживая межобластной и даже международный обмен. И в Индии численность ремесленников-горожан не была на вечные времена фиксирована, находились окольные пути для пополнения каст ремесленников-горожан, когда это диктовалось экономической выгодой. Город далеко не всегда мог прокормить себя и принужден был так или иначе покупать сельскохозяйственные продукты. В сельскую общину проникали рыночные отношения, ремесленники работали не только за натуральное довольствие, но существовали и мельчайшие местные лавки, как и бесчисленные местные рынки. Сельские общины развивали производство тех или иных специализированных товарных культур на вывоз, подчас покупая взамен привозные продукты. С древних времен этих сельских экспортеров авансировали деньгами купцы. Хоть и медленно, но все эти явления развивались примерно в том же направлении, как и в Европе. Так, в XVI-XVIII вв. в Индии можно видеть не только исконные города, но и образование новых. Это не было тут связано непосредственно с ломкой старых форм личной зависимости, но несомненно было связано с развитием рыночных отношений, с ростом денежной ренты.
Итак, противоположность не носит метафизического характера, но нельзя и не учитывать ее. Для экономической теории эта противоположность важна: она позволяет отвлечься от описанных ступеней исторического и логического развития феодальной ренты и утверждать, что в наивысшей абстракции феодализм можно мыслить без того полуреволюционного переворота, каким было превращение части крестьян в горожан. Городское ремесло можно мыслить (и эта абстракция подтверждена опытом) как атрибут "чистого феодализма". Как увидим позже, такая абстракция очень важна, так как помогает преодолеть распространенную иллюзию, будто само появление ремесла уже знаменует "разложение" феодализма. Страны Востока показывают, что феодализм подчас от самого возникновения до конца обладает всеми своими определениями. Но зато в той же мере он лишен движения. Города, рынок отличают восточный феодализм от западного, но его отличает также и застойность или по крайней мере отставание в темпах развития.
_____________
40 См. Я. А. Левицкий. Города и городское ремесло в Англии в X-XII вв. М.-Л., 1960; В. В. Стоклицкая-Терешкович. Основные проблемы истории средневекового города X-XV вв. М., 1960.
41 К вопросу о городах на Востоке мы еще вернемся на примере Индии. О раннем периоде истории городов в феодальной России см. М. Н. Тихомиров. Древнерусские города. Изд. 2-е. М., 1956.
42 Эта проблема впервые была поставлена в общей форме в статье: Ф. Я. Полянский. О ценообразовании в условиях феодализма. - "Проблемы истории докапиталистических обществ", 1935, № 7-8.
43 См. Ф. Энгельс. Дополнения к третьему тому "Капитала". - К. Маркс. Капитал, т. III, стр. 911-912.
44 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3, стр. 23, 51.
45 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 623.
46 См. Б. А. Рыбаков. Ремесло Древней Руси. М., 1948; Ф. Я. Полянский. Очерки социально-экономической политики цехов в городах Западной Европы XIII-XV вв. М., 1952.
47 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 355.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии