Письмо 7

Письмо 7 ²⁶
Славнейшему мужу Б. д. С. от Генриха Ольденбурга.
Славнейший муж!
Уже много недель тому назад получил я Ваше интереснейшее письмо, содержащее ученые замечания на книгу Бойля. Сам автор шлет Вам вместе со мной величайшую благодарность за высказанные Вами соображения. Он сделал бы это и раньше, если бы его не задерживала надежда — освободиться в ближайшее время от отягощающих его дел и послать Вам вместе с благодарностью и ответ на Ваши возражения. Однако надежда эта до сих пор не осуществилась: общественные и личные дела настолько поглощают г. Бойля, что на этот раз он может только засвидетельствовать Вам свою благодарность; мнение же свое о Ваших замечаниях он принужден на некоторое время отложить. К тому же два противника напали на его недавно вышедшую книгу, и он считает своим долгом ответить им по возможности скорее. Эти нападения направлены не против трактата о селитре, а против его книжки, которая содержит опыты, доказывающие упругость воздуха ²⁷. Справившись с этими трудами, автор не замедлит сообщить Вам свой взгляд на Ваши возражения, а пока просит Вас не истолковывать его молчания в дурную сторону.
Общество философов, о котором я упоминал при личном свидании с Вами, превращено теперь милостью нашего короля в «Королевское общество», которому дарован официальный диплом, предоставляющий ему специальные привилегии и подающий отрадную надежду на получение необходимых доходов ²⁸.
Я решительно посоветовал бы Вам не скрывать от ученых тех результатов, которых Вы достигли в области философии и теологии благодаря проницательности Вашего ума и Вашей учености; опубликуйте их, какой бы визг ни подняли посредственные теологи (theologastri). Страна ваша — свободнейшее из всех государств, и философии в ней предоставлена весьма большая свобода. Ваша мудрость позволит Вам изложить Ваши мысли и взгляды с возможной умеренностью; все прочее — предоставьте судьбе. Итак, достойнейший муж, отбросьте всякий страх и опасение раздражить разных ничтожных людишек нашего времени. Уже достаточно угождали невежеству и ничтожеству. Распустим паруса истинной науки и проникнем в святилище природы глубже, чем это делалось до сих пор. Я полагаю, что Ваши исследования могут быть изданы у вас беспрепятственно и что Вам нечего опасаться ни малейшей неприятности со стороны людей благоразумных. А раз Вы приобретете защитников и доброжелателей в этих последних (в чем я Вам ручаюсь), чего Вам страшиться невежественных хулителей? Я не оставлю Вас в покое, уважаемый друг, пока Вы не уступите моим просьбам, и ни за что не допущу — насколько это в моей власти, — чтобы плоды Ваших размышлений, имеющих столь важное значение, остались под спудом вечного молчания. Убедительно прошу Вас сообщить мне при первой возможности все, что Вы решите по этому вопросу.
У нас, быть может, появится нечто такое, что будет достойно Вашего внимания. Ибо упомянутое выше общество примется отныне за выполнение своих целей с большим рвением и, быть может, если только продлится мир на этих берегах, украсит республику наук чем-нибудь не совсем обыкновенным.
Будьте здоровы, достойнейший муж, и верьте, что я остаюсь готовым к услугам и преданнейшим другом Вашим
Генр. Ольденбургом.
[Лондон, вторая половина июля 1662 г.]