5. Проф. Евгений Матусов ( США) подключается к диалогу… Разговор на равных между Учителем и Учеником

Опубликовано mr-test - сб, 07/05/2008 - 14:28

Проф. Евгений Матусов ( США) подключается к диалогу…
Разговор на равных между Учителем и Учеником
Дорогие коллеги по диалогической педагогике!

Мне, как исследователю диалогической педагогике и как традиционному учителю, который пытается учить диалогично, Ваша дискуссия чрезвычайно интересна. Мне учительская позиция Марина Савинных, как я её понимаю из её письма http://igor-solomadin.livejournal.com/37395.html?thread=91411#t91411 о стихах поэта Иван Калиного и из её эссе «Импрессионисты», чрезвычайно привлекательна, одновременно проблематична, и очень созвучна моих педагогическим мукам и сомнениям.

Мне очень импонирует тот факт, что ШДК учитель Марина Саввиных разговаривает со своими учениками на равных, без педагогического сюсюкивания, по Гамбургскому счёту (см. Виктор Шкловский). Бахтин в своей знаменитой книге о Достоевском определял диалог, как встречу равноправных сознаний, которые относятся друг другу серьёзно. В традиционной (не-диалогической) педагогике, учитель часто относится к тому, что ученик делает или говорит несерьёзно и, я бы сказал, скучно. Учитель не ожидает ничего удивительного от ученика: либо ученик даст правильный ответ, который учитель уже знает (то есть не услышит ничего нового) или неправильный ответ -- ошибку, -- что тоже, по содержанию, не есть что-то новое для учителя. Ученические ошибки часто раздражают учителей -- рука тянется к жирному красному карандашу, чтобы быстро перечеркнуть и исправить ученическую ошибку. В традиционной монологической педагогике, ученическое сознание обучителевается – становится как у учителя. Как писал Бахтин, традиционное педагогическое учитель-ученик общение знает другого только, как досадная ошибка. Интересно, что многие Бахтинские примеры чрезмерного монологического отношения использовали примеры традиционной педагогики.

Читая Марины Саввиных замечания о стихах ученика и поэта Ивана Клинового, можно не соглашаться с какими-то или даже всеми её вкусовыми, литературоведческими, и эстетическими суждениями, но нельзя не согласиться, что она относится к работам её учеников очень серьёзно.

С другой стороны, достаточно ли равноправие сознаний и серьёзность отношения учителя к ученику (или просто к партнёра общения) для того, чтобы это общение тянуло на Бахтинское определение диалога?

Позвольте мне привести «анекдот» (в старом смысле этого слова) из моей жизни. Сестра моей бабушки, которую я очень уважал (и любил), любила говорить людям «правду-матку в глаза» (её фраза), что часто приводило её к проблемам с людьми. Я помню вот такой случай. Она спросила меня, почему её племянница, моя тётя, больше не разговаривает с ней. Я ответил, «Потому что ты её обидела.» «Ничего я её не обидела! Она спросила меня, как она выглядит в её новом платье и я ответила правду -- как корова! Если она хотела услышать не правду, а комплименты, -- нечего было спрашивать меня. Для комплиментов существуют мужчины.»

Сестра моей бабушки любила судить других людей (их слова, поступки, и даже платья! :-) по Гамбургскому счёту. Она относилась к людям серьёзно, как к равноправным сознаниям. Но была ли она при этом диалогична, в Бахтинском смысле этого слова?

Читатель, Вы, надеюсь, заметили, что я развиваю параллель между сестрой моей бабушки, которая ответила свой племяннице: «Ты в этом новом платье выглядишь, как корова!» и ШДК учителем Мариной Савинных, которая написала о своём ученике-поэте: «Своего содержания у Вани - нет, и не будет, и быть не может по определению.»

Диалогичны ли эти высказывания? А если нет, то какова диалогическая альтернатива честному равноправному суждению?

На первый взгляд, который я обсуждал уже выше, честные оценочные суждения о других кажутся диалогичными, даже если они воспринимаются адресатами этих суждений болезненно. В конце концов, никто не обещал карамельного диалога! Правда, она, часто колючая -- правда глаза колет! (И не только глаза, но и очень часто сердце…)

Но на второй взгляд, оценочные суждения о других, выражаясь терминами Бахтина, завершают и объективизируют их -- превращают их в бессловесную вещь среди других бессловесных вещей. Моя тётя выглядит как корова в её новом платье, Ваня не имеет и не будет иметь своего содержания -- всё предельно ясно. Говорить с моей тётей или с Ваней не имеет смысла, как не имеет смысла разговаривать со столом. Говорить можно только о них, но не с ними. После того как моя тётя осуждена выглядеть как корова и после того как Ваня осуждён писать стихи без содержания, смотреть на мою тётю не имеет смысла как и читать Ванины стихи.

Оценочные суждения не приглашают к диалогу, а скорее его завершают. Можно, конечно, спросить: «Тётя, как ты себя чувствуешь, когда ты выглядишь, как корова?» Или, «Поэт Ваня, как ты себя чувствуешь, когда ты пишешь и будешь писать стихи без содержания?» Но, в ответ можно ожидать рыдание (в отличие от разговора со столом, который не ответит даже молчанием, люди часто плачут от боли, когда их овеществляют).

Ну а какие могут быть альтернативы честным оценочным суждениям, которые овеществляют осуждённых этими суждениями? Должны ли мы их избегать, чтобы быть диалогичны? Должны ли мы только «говорить друг другу комплименты - ведь это все любви счастливые моменты», говоря словами Окуджавы? Не думаю. Чрезмерное употребление комплиментов, на мой взгляд, приведут не к любви, а к сплетням за спиной и к раздражению. Не знаю как насчёт любви, -- не буду сейчас спорить с лирикой поэта, -- но, по-моему, (диалогическая) правда чужда комплиментам.

На сегодняшний момент, я думаю, что честные оценочные суждения могут быть предельно диалогичны, если они доброжелательно-субъективизированы. Преднамеренный и опосредованный акт субъективизирования «занижает» уверенность оценки, делает её авторской, смиренной, робкой, и уважительной. Оценка распредмечивается. Вместо объективизированного высказывания, «Ты в этом новом платье выглядишь, как корова!», субъективизированное высказывание звучит, примерно, так, «Мне не нравится, как ты выглядишь в этом платье – по-моему, оно тебя полнит в талии. Нет? Что ты думаешь?» Информация вроде бы та же – та же негативная оценка, но адресат остаётся собеседником, а не превращается в объект суждения. Или объективизированное высказывание, «Своего содержания у Вани - нет, и не будет, и быть не может по определению», субъективизированное высказывание может звучать, примерно, так, «Как я не стараюсь, я не могу найти содержание в Ваниных стихах. Может, конечно, я чего-то пропустила и не увидела – я бы хотела, чтобы кто-нибудь, включая, Ваню показал мне, где содержание в его стихах. Если я права, мне кажется, что проблема бессодержательности заложена в самом методе Ваниного стихосложения. И вот почему я так думаю… Что вы думаете?» Моё субъективизированное суждение говорит прежде всего обо мне: моём восприятии, моём отношении, моём понятии, моём анализе другого. Объективизируется собственное Я (что вполне приемлемо и диалогично), а не другой. Я могу о себе сказать, что я –идиот, если то же самое скажет другой обо мне, то получится оскорбление.

Конечно, можно сказать, что моё предложение о субъективизации суждения звучит, как «полиция языка» или «политическая корректность» -- что-то неестественное, преднамеренное, искусственное, в этом. Но может это и ничего. Ходить в туалет, а не делать под себя, когда хочется -- тоже в общем-то неестественно, расчётливо, и не-непосредственно («неискренне»)! Не всякая непосредственность и «искренность» хороша! Что Вы думаете?

На третий взгляд, честные негативно-оценочные суждения могут быть диалогическими (и педагогическими) провокациями для адресата. Это внутренне проникающие слова, -- шоковая терапия, -- которые могут помочь адресату вырваться из своей онтологической тюрьмы. Слова Учителя Марины Саввиных её бывшему Ученику поэту Ивану Клиновому: «Своего содержания у Вани - нет, и не будет, и быть не может по определению», могут означать не мертвую, объективирующую, правду настоящего и прошлого, а призыв к новой, живой, диалогической правде будущего (и уже настоящего) – но это решать самому адресату. Бахтин приводит много примеров из Достоевского о таких провокациях. Возможно самый драматический пример – это Алёшин поцелуй брата Ивана в «Братьях Карамазовых.»
Диалогическая провокация – дело потенциально опасное, потому что он может легко соскользнуть в социальную инженерию а ля товарищ Сталин (яркий пример такой социальной инженерии – монологической провокации – представлен в венгерском фильме Иштвана Сабо «Пятая печать», в который «духовный интеллектуал» сдаёт нескольких «бездуховных мещан» в венгерское гестапо во время Второй Мировой войны для их духовного обогащения и развития). На мой взгляд, диалогическая провокация отличается от социальной инженерии тем, что в диалогической провокации авторство -- свободный выбор -- трансцендентального прорыва из своей онтологической тюрьмы всегда остаётся за адресатом, а не вынуждается гестаповской инженерией.

Наконец, мой последний на пока, четвертый взгляд на проблему включает себе вопрос об успокоенном голосе. Бахтин анализировал голоса подпольных людей в произведениях Достоевского (например, голос Раскольникова) и он определил их, как голоса неуспокоенные, вовлечённые в бесконечный и порочный круг споров со своими воображаемыми недоброжелателями. Бахтин диагностирует причину этого чрезмерного и порочного внутреннего диалога и находит её в отношении подпольных людей с их общиной. Подпольные люди не чувствуют общину людей, к словам которых они серьёзно относятся, за своей спиной. По Бахтину (в моём прочтении), голос человека обретает свою плоть, авторство, и силу, когда он чувствует свою общину, за своей спиной – когда люди, чьё мнение важно для этого человека, безусловно и беззаветно принимают и уважают его. Тут важно не общинное согласие с каждым высказыванием этого человека, а общинное принятие важности всех его слов. На мой взгляд, это хорошо выражено в словах, приписываемых Вольтеру, «Я не согласен с Вами словами, но я готов отдать свою жизнь за Вашу свободу выражать Ваши слова» (что-то вроде этого). Если мой анализ Бахтина верен, то чтобы поддерживать авторство и голос ученика, учитель должен принимать ученика безусловно – каждое его или её слово, как дар, – даже если, учитель не согласен с этим словом.

Что Вы думаете?

Женя