Этот нравственный идеал достаточно сложен: во-первых, он включает в себя несколько стеснительный для нас образ «многохитростного мужа», πολύτροπος άνήρ, смахивающий на знакомую подозрительную фигуру восточного пройдохи. Таким предстает иногда Одиссей в своих морских приключениях. Сметливость и ловкость гомеровского героя сближаются здесь, как уже было замечено, с практической мудростью восточного писца: они превращаются в умение выпутываться из любых обстоятельств. Нашу совесть, облагороженную веками христианства, все это приводит порой в некоторое смущение: чего стоит, к примеру, снисходительное удовлетворение Афины по поводу особенно удачной лжи ее ненаглядного Одиссея!
Но, к счастью, это не главное. Благородный и честный образ Ахилла воплощает нравственный идеал гомеровского рыцаря гораздо полнее, чем Одиссей Возвращения. Этот идеал легко определить одной фразой: героическая мораль чести. В самом деле, именно у Гомера каждое античное поколение обретало стержень этой аристократической этики — любовь к славе.
Она основана на коренном пессимизме греческого духа, так глубоко прочувствованном молодым Ницше: печаль Ахилла! 14 Жизнь коротка, смерть неотступна, загробная жизнь не сулит особого утешения. Идея блаженства избранных на Елисейских полях еще не утвердилась, а что до общей судьбы теней, их неясного и зыбкого существования, — как оно жалко!
Мы знаем, как его оценивает сам Ахилл — вспомним его знаменитые слова, обращенные из Аида к Одиссею, восхищенному уважением, с которым расступаются простые тени перед тенью героя:
О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся:
Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.
Наши герои страстно любят земную жизнь, столь краткую, а для них, воинов, особенно ненадежную. Любят той откровенной, простодушной любовью, которая и знаменует для нас особую атмосферу языческой души. И все же, как ни драгоценна эта жизнь — она не высшая ценность в их глазах. Они готовы — и с какой решимостью! — пожертвовать ею ради чего-то высшего. Именно это делает гомеровскую мораль моралью чести 15.
Идеальная ценность, которой приносится в жертву и самое жизнь — это αρετή, непереводимое слово; было бы смешно пытаться передать его, следуя нашим словарям, как «добродетель» (vertu*), разве что оживив эту бесцветную вокабулу всем, что современники Макиавелли вкладывали в свое virtu. "Αρετή —
*Во французском языке с vertu (добродетель, доблесть) связан ряд очень тяжелых воспоминаний: это было любимое словечко Робеспьера. Непереводимость, о которой идет речь, вызвана в том числе сложной историей латинского virtus, вполне точно соответствовавшего αρετή. — Прим. Переводчика.
это, в самом общем виде, доблесть, а в рыцарском употреблении — то, что делает человека храбрецом, героем. «Он пал как храбрец, каким он и был», άνήρ αγαθός γενόμενος απέθανε — эта формула повторяется без конца, чтобы почтить смерть героя, смерть, в последнем самопожертвовании в самом деле исполняющую его судьбу: гомеровский герой живет и умирает, воплощая в своем поведении определенный идеал, определенный способ жизни, символизируемый словом αρετή.
И вот слава, известность в компетентном кругу храбрецов — это мера, объективное признание доблести. Отсюда страстное стремление прославиться, добиться первенства, лежащее в основе этой рыцарской нравственности.
Именно Гомер первым облек в слова, именно у Гомера древние с энтузиазмом почерпнули понимание жизни как спортивного состязания, где важно быть первым, тот «агонистический идеал существования», в котором, после блестящих исследований Якоба Буркхардта, принято видеть одну из самых существенных сторон греческой души 16. Гомеровский герой, а по его примеру и всякий грек, может быть поистине счастлив, только если чувствует и утверждает себя первым в своем роде, выдающимся и непревзойденным.
Эта идея — безусловно основополагающая в эпосе, где дважды повторен один и тот же стих, одно и то же наставление — один раз устами Гипполоха, обращающегося к своему сыну Главку, другой раз — мудрого Нестора, передающего Патроклу напутствие Пелея Ахиллу: «всегда быть лучшим и превосходить других»,
αΐέν άριστεύειν καΐ ύπείροχον έμμεναι άλλων.
Образ Ахилла обязан своим трагическим благородством и величием именно этой безраздельной устремленности души к единой цели: он знает от Фетиды, что, победив Гектора, сам должен погибнуть, однако отважно устремляется навстречу своей судьбе. Речь для него идет не о преданности ахейской родине, не о спасении находящегося в опасности войска, но только о мщении за Патрокла, о том, чтобы избежать грозящего позора. Речь идет только о его чести. Я не усматриваю в этом романтического индивидуализма, как бы ни был этот идеал устрашающе эгоистичен. Эта любовь к себе, φιλαυτία, которую впоследствии будет анализировать Аристотель, — любовь не к себе, а к Я — к абсолютной красоте, к совершенной доблести, которую герой стремится воплотить в подвиге, способном вызвать восторг завистливой толпы его собратьев.
Блистать, первенствовать, победить, восторжествовать, утвердить себя в соревновании, превзойти соперника перед судьями, совершить подвиг, αριστεία, который сделает его первым среди людей — современников, а может быть, и потомков — вот зачем он живет и для чего он умирает.
Такова мораль чести, во многом чуждая для христианской души. Она предполагает приятие гордыни, μεγαλοψυχία, которая не порок, а возвышенное стремление к великому, или — у героя — осознание своего действительного превосходства; приятие соперничества, ревности, той благородной Έρις, вдохновительницы великих деяний, которую воспоет Гесиод, а с нею и ненависти, свидетельствующей о признанном превосходстве. Послушайте, что говорит Перикл у Фукидида: «Ненависть и вражда — неизбежный удел тех, кто хочет повелевать другими. Но снискать ненависть ради благородной цели — прекрасно».
_____________
14 Печаль Ахилла: ср. статью под этим заглавием
15 Гомеровский эпитет: именно здесь я отражаю плодотворную мысль Иегера, Paideia, I, стр. 76 sq. Ср. также (в более скромном ключе) Mazon, Introduction, стр. 296 sq. «La morale de l'Iliade», и прекрасную страницу A.-J. Festugiere, L'enfant d'Agrigente, стр. 13-14.
16 Агонистический идеал: J. Burckhardt, Griechische KuUurgeschiche, passim (также II, стр. 365 sq.; IV, стр. 89 sq.) и, для обобщения, G. Andler, Nietzsche, I, стр. 299 sq.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии