Итак, древнее афинское образование было в большей степени художественным, чем литературным, и в большей степени спортивным, чем интеллектуальным: в уже не раз цитированном отрывке из Аристофана поэт уделяет музыке лишь 8 стихов42 из 60 с лишним43; про обучение грамоте он не говорит ни слова, а остальное касается физического воспитания, в особенности его нравственной стороны. Подчеркнем: это менее всего ремесленное обучение, оно ориентировано на праздную жизнь знати. И пусть в действительности афинские аристократы — крупные землевладельцы и политические деятели, в их образовании нет ничего, что их готовило бы к этой деятельности. Вернемся к Лахету, где, как мы помним, двое знатных афинян советуются с Сократом об образовании своих сыновей. Нетрудно представить аналогичную сцену сегодня: отцы семейств размышляют, будут их сыновья изучать с четвертого класса греческий или математику. Скоро подобный вопрос возникнет и в самой Греции, но пока до этого далеко и проблема состоит в том, заниматься ли этим молодым людям фехтованием44!
По-прежнему цель афинского образования — этического порядка. Его идеал выражается одним словом — καλοκαγαθία, то есть «присутствие в человеке красоты и доблести». «Доблестный», αγαθός — это нравственная сторона; она, как мы знаем, основная, и включает в себя некоторые социальные и «светские» характеристики, связанные с ее рыцарскими истоками. «Красивый», καλός — физическая красота с неизбежно присущей ей эротической «аурой». И здесь мне хотелось бы развеять созданный в Новое время миф о гармоническом синтезе «прекрасной породы, высшего совершенства в искусстве и высочайшего полета отвлеченной мысли», который якобы удалось осуществить греческой культуре 8. Конечно, этот идеал высокоразвитого ума в великолепно развитом теле — не только плод воображения ученых. Этот идеал существовал по крайней мере в мысли Платона, когда он создавал свои незабываемые образы юношей: Хармид, задумавшийся над проблемой морального совершенства, Лисид и Менексен, задушевно беседующие о дружбе...
Однако необходимо отдавать себе отчет в том, что, если этот идеал и мог быть осуществлен, то лишь на краткий миг неустойчивого равновесия между двумя тенденциями, развивающимися в противоположных направлениях; одна из них могла усиливаться, лишь подавляя другую, господствовавшую прежде. В один прекрасный день греческое образование станет, как наше, прежде всего воспитанием ума: это произойдет под влиянием людей, подобных Сократу, который был уродлив, или Эпикура, который был неизлечимо болен.
В «древнюю эпоху», о которой мы сейчас говорим, καλός κάγαθός, без сомнения, прежде всего спортсмен; и хотя в образовании, безусловно, присутствует нравственная сторона, она реализуется в спорте и через спорт (об этом ясно свидетельствует Аристофан, которому и в голову не приходит разделять два этих аспекта). Образование нацелено на развитие тела столько же, если не более, чем на развитие характера. «Не уставай лепить свою собственную статую» — скажет много позже, и в нравственном смысле, Плотин45. Понятая буквально, эта фраза могла бы служить девизом архаического образования. Вспомним, что говорит Платон о красавце Хармиде в первых строках посвященного ему диалога: «Все любовались на него, точно на статую»4б. «Как он прекрасен лицом, ευπρόσωπος!», — восклицает Сократ. — «Ах, если бы он разделся, он показался бы тебе вовсе лишенным лица, απρόσωπος, настолько он прекрасен весь, πάγκαλος!»47 «Лишенный лица», — как странно это звучит для нас, ведь мы привыкли ловить в изменчивости черт лица отражение души. Но к этим загадочным словам служат комментарием бесстрастные лица мраморных атлетов (вспомним Дискобола), у которых самое страшное напряжение не может вызвать гримасы.
Каким бы странным ни казался этот идеал, он вполне закономерен, я хочу сказать, он внутренне непротиворечив. Не так уж нелепо, что физическая красота, культ тела могут составлять для человека подлинный смысл жизни, быть средством выражения, более того, — осуществления его личности. Мы еще в состоянии понять это, поскольку очень долго принимали такой идеал для женщин. В самом деле, этих греческих юношей домогаются, балуют, восхищаются ими, как сегодняшними (или вчерашними) женщинами. Вся их дальнейшая жизнь, как жизнь женщины, освещена славой и памятью их отроческих успехов, их юной красоты (вспомним Алкивиада).
Идеал, следовательно, вполне законный, но как же он груб и прост в своей действительности по сравнению с чудесными мечтами Буркхардта и Ницше, а также многочисленных наученных ими неоязычников. Да, эти юноши были прекрасны и крепки телом, но на достижение этой единственной цели уходили все их силы, вся их воля. Поэтому не следует наивно (или коварно) приводить в пример платоновских юношей: Сократ, конечно, набирает себе учеников в гимнасии, но ведь именно затем, чтобы увести их оттуда и усадить за многотрудное изучение математики и диалектики.
Между этими двумя типами воспитания, физическим и духовным, существовало не невесть откуда взявшееся тайное притяжение, некая предустановленная гармония, в чем нас хотят уверить, а самая непримиримая вражда. Я вновь беру в свидетели Аристофана. Что обещает ученику восхваляемое им Древнее образование? Конечно, безупречную нравственность, но прежде всего:
Нет! В тени Академии, в мирной тиши,
в тихо веющих рощах маслинных,
С камышового зеленью в смуглых кудрях
ты гулять будешь с другом разумным.
Там цветет повилика, и манит досуг,
и трепещет серебряный тополь,
Там услышишь, как ясень весенней порой
перешептывается с платаном.
Если добрые примешь советы мои
И свой слух обратишь к наставленьям моим,
Будет, друг, у тебя —
Грудь сильна, как меха.
Щеки — мака алей.
Три аршина в плечах, за зубами — язык.
Зад — могуч и велик.
Перед — мал да удал.
Но если ты примешь нынешние обычаи, — здесь Аристофан непосредственно нападает на школу Сократа, —
Заведешь ты себе восковое лицо,
Плечи щуплые, щучьи, тщедушную грудь,
Язычок без костей, зад — цыплячий, больной,
Перед — вялый, большой; болтовню без конца 48.*
Тем, кто удивляется, что я предпочитаю грубую карикатуру Аристофана идеальной картине Платона, я отвечу, что правота первого достаточно засвидетельствована опытом. Ведь человек, в конце концов, обладает ограниченным и к тому же весьма скудным запасом энергии, и нервная система у него всего одна, а «духовная работа, — говорит Пеги, — дает особый род неизбывной усталости».
* Отрывок из комедии «Облака» приведен в переводе А. Пиотровского. -Прим. Переводчика.
_______________
1. Nub. 961. — 2. I, 6. — 3. fr., 1,6-11,18- 19.- 4. Horn. II. XXIII, 811-825.- 5. 181 e-182 d. — 6. 182 a. — 7. VI, 92. — 8. Mem. 111,12.- 9. Areop. 44-45.- 10. Prot. 326 c- 11. Xen., Суп.,12.- 12. Plut. Cim. 5.- 13. Nub. 63-64.- 14. Id. 69-70.- 15. Id. 14-15; 25; 27; 32. — 16. Id. 11 s.- 17. [Xen.] Ath. 2, 10. — 18. fr. 12, 1-10. — 19. fr. 2. — 20. Pind. Nem. III, 57-58. — 21. Ol. VIII, 59-61. — 22. Theogn. I, 28; 792; Pind. Pyth. II, 176. — 23. Pyth. II, 131. -24. Ol. II, 94-96; Nem. III, 42. — 25. Eth. Niс. K, 1180 b 7 s. — 26. I, 2. — 27. Nub. 986. — 28. Id. 964-965. — 29. Paus. V, 9, 9; cp. Philstr. Gym. 13. — 30. II. 376 e. — 31. Id. 9738. — 32. Id. 964. — 33.1, 791. -34. Leg. II, 654 ab. — 35. Prot. 325 ab. — 36. Theogn. I, 239-243; 789-792; Pind. Pyth. VI, 43-54. — 37. fr. 4, 30. — 38. Ap. Arstt, Rhet. I, 1375 b 32. — 39. Leg. 255. — 40. fr. 12-14. — 41. Plut. Them. 10. — 42. Nub. 964-971. — 43. Id. 961-1023. — 44. Lach. 179 d; 181 c. — 45. Enn. I, 6, 9. — 46. Charm. 153 c. — 47. Id. 154 d. — 48. Nub., 1002-1019.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии