11.

Определение удовольствия. — Различные категории приятного.

Определим удовольствие как некото­рое движение души и как быстрое и ощутительное водворение ее в ее естественное состояние; неудо­вольствие же определим как нечто противоположное этому. Если же все подобное есть удовольствие, то очевидно, что приятно и все то, что создает выше­указанное нами душевное состояние, а все то, что его уничтожает или создает душевное состояние противоположного характера, все это неприятно. От­сюда необходимо следует, что по большей части приятно водворение в свое природное состояние, и особенно в том случае, когда возвратит себе свою природу то, что согласно с нею происходит. [При­ятны и] привычки, потому что привычное уже как бы получает значение природного, так как привычка несколько подобна природе: понятие «часто» близко к понятию «всегда», природа же относится к поня­тию «всегда», а привычка — к понятию «часто». Приятно и то, что делается не насильно, потому что насилие противно природе; на этом-то основа­нии все необходимое тягостно, и справедливо говорится, что

Всякая необходимость по своей природе тягостна. ³²

Неприятны также заботы, попечения и усилия; все это принадлежит к числу вещей необходимых и вынужденных, если только люди к ним не привыкли; в последнем случае привычка делает их приятными. Вещи, по своему характеру противоположные выше­указанным, приятны; поэтому к числу вещей при­ятных относится легкомыслие, бездействие, безза­ботность, шутка и сон, потому что ни одна из этих вещей не имеет ничего общего с необходимостью. Приятно и все то, что составляет объект желания, потому что желание есть стремление к удовольст­вию. Из желаний одни неразумны, другие разумны; к числу неразумных я отношу те желания, которые люди испытывают независимо от такого или друго­го мнения [о предмете желания]; сюда принадлежат желания, называемые естественными, каковы все желания, производимые нашим телом, например же­лание пищи, голод, жажда и стремление к каждому отдельному роду пищи; сюда же относятся жела­ния, связанные с предметами вкуса, сладострастия, а также с предметами осязания, обоняния, слуха и зрения.
Разумные желания — те, которые являются под влиянием убеждения, потому что мы жаждем увидеть и приобрести многие вещи, о которых мы слы­шали и [в приятности которых] мы убеждены. Так как наслаждение заключается в испытывании из­вестного впечатления, а представление есть некото­рого рода слабое ощущение, то всегда у челове­ка, вспоминающего что-нибудь или надеющегося на что-нибудь, есть некоторое представление о том, о чем он вспоминает или на что надеется; если же это так, то очевидно, что для людей, вспоминающих что-нибудь или надеющихся на что-нибудь, получа­ется удовольствие, так как в этом случае они испы­тывают известного рода ощущение. Таким образом, все приятное необходимо будет заключаться или в ощущении настоящего удовольствия, или в припо­минании удовольствия прошедшего, или в надежде на будущее удовольствие, потому что люди чувствуют настоящее, вспоминают о свершившемся и на­деются на будущее. Из того, что люди припоминают, приятно не только то, что было приятно, ког­да было настоящим, но и кое-что неприятное, если только то, что за ним последовало, было для нас вполне приятно. Отсюда и говорится:

Приятно человеку, избегшему гибели,
Вспоминать свои несчастья. ³³

И:
Радость даже в страданиях есть, раз они миновали,
Для человека, кто много скитался и вытерпел много. ³⁴

Причина этому та, что приятно уже и самое от­сутствие зла. А из того, чего мы ожидаем, нам при­ятно то, с присутствием чего связано или сильное удовольствие, или польза, и притом польза, не со­единенная с горем. Вообще же все то, присутствие чего приносит нам радость, доставляет нам обыкно­венно удовольствие и тогда, когда мы вспоминаем такую вещь или надеемся на нее; поэтому и гневать­ся приятно, как сказал о гневе Гомер:

Много слаще, чем мед, стекает он в грудь человека, ³⁵

потому что мы не гневаемся на того, кого считаем недоступным нашей мести, и на людей более могу­щественных, чем мы, мы или совсем не гневаемся, или гневаемся в меньшей степени.
С большей частью желаний связано некоторое удовольствие: мы испытываем его, или вспоминая, как наше желание было удовлетворено, или надеясь на его удовлетворение в будущем; например, боль­ные, мучимые жаждой в жару, испытывают удо­вольствие, и вспоминая о том, как они утоляли свою жажду в прошедшем, и надеясь утолить ее в буду­щем. Точно так же и влюбленные испытывают на­слаждение, беседуя устно или письменно с предметом своей любви или каким бы то ни было другим образом занимаясь им, потому что, живя воспоми­нанием во всех подобных состояниях, они как бы на самом деле ощущают присутствие любимого чело­века. И для всех людей любовь начинается тем, что они не только получают удовольствие от присутст­вия любимого человека, но и в его отсутствие ис­пытывают наслаждение, вспоминая его, и у них яв­ляется досада на его отсутствие. И в горестях и слезах есть также известного рода наслаждение: горечь является вследствие отсутствия любимого человека, но в припоминании и некоторого рода ли­цезрении его — что он делал и каков он был — заключается наслаждение, поэтому справедливо го­ворит поэт:

Так говорил, и у всех возбудил он желание плакать. ³⁶

Приятна также месть, потому что приятно достигнуть того, не достигнуть чего тяжело. Гневаясь люди безмерно печалятся, не имея возможности ото­мстить, и, напротив, испытывают удовольствие, на­деясь отомстить. Приятно и побеждать, и это при­ятно не только для людей, любящих победу, но и для всех вообще, потому что в этом случае является мысль о собственном превосходстве, которого более или менее жаждут все. Если приятна победа, то от­сюда необходимо следует, что приятны и игры, где есть место борьбе и состязанию, потому что в них часто случается побеждать; сюда относятся игры в бабки, в мяч, в кости и в шашки. Точно то же можно сказать и о серьезных забавах: одни из них делаются приятными по мере того, как к ним привыкаешь, другие же сразу доставляют удовольствие, например травля собаками и вообще всякая охота, потому что, где есть борьба, там есть место и по­беде; на этом основании искусство тягаться по судам и спорить доставляет удовольствие тем, кто привык к подобному препровождению времени и имеет к нему способность.
Почет и добрая слава принадлежат к числу наи­более приятных вещей, потому что каждый вообра­жает, что он именно таков, каков бывает человек хороший, и тем более в том случае, когда [почести и похвала] воздаются со стороны лиц, которых мы считаем правдивыми. В этом случае люди, нам близкие, значат более, чем люди, нам далекие, и люди, коротко знакомые, и наши сограждане больше, чем люди, нам чужие, и наши современники больше, чем наши потомки, и разумные больше, чем неразумные, и многие больше, чем немногие, потому что есть более основания считать правдивыми перечислен­ных нами людей, чем людей, им противоположных. Раз человек с пренебрежением относится к какой-ни­будь категории существ (как, например, он относит­ся к детям или животным), он не придает никакого значения почестям со стороны их и доброй славе среди них, по крайней мере ради самой этой славы, а если он и придает этим вещам значение, то ради чего-нибудь другого.
Друг также принадлежит к числу приятных [ве­щей], потому что, с одной стороны, приятно лю­бить: никто, кому вино не доставляет удовольствия, не любит его; а с другой стороны, приятно также и быть любимым, потому что и в этом случае у человека является мысль, что он хорош, а этого жаждут все способные чувствовать люди; а быть любимым — значит быть ценимым ради самого се­бя. Быть объектом удивления приятно уже потому, что с этим связан почет. Приятно также быть объек­том лести, приятен и льстец, потому что он — ка­жущийся поклонник и друг. Приятно часто делать одно и то же, потому что, как мы сказали, все при­вычное приятно. Приятно также испытывать пе­ремену, потому что перемены согласны с природой вещей, так как вечное однообразие доводит до пре­увеличения (чрезмерности) раз существующее на­строение, поэтому и говорится: «во всем приятна перемена». Вследствие этого приятно то, что явля­ется через известные промежутки времени, — люди ли это, или неодушевленные предметы, — потому что это производит некоторую перемену сравни­тельно с настоящим; кроме того, то, что мы видим через известные промежутки времени, представля­ет некоторую редкость. По большей части приятно также учиться и восхищаться, потому что в вос­хищении уже заключается желание [познания], так что предмет восхищения скоро делается предме­том желания, а познавать — значит следовать закону природы. К числу приятных вещей относит­ся оказывание и испытывание благодеяний, потому что испытывать благодеяние — значит получать то, чего желаешь, а оказывать благодеяние — значит обладать [самому], и притом обладать в большей степени, чем другие, — а к тому и другому люди стремятся. Так как приятно оказывать благодеяния, то приятно также поставить на ноги своего ближнего и, вообще говоря, приятно завершать неокон­ченное. Раз приятно учение и восхищение, необходимо будет приятно и все подобное этому, напри­мер подражание, а именно: живопись, ваяние, поэзия и вообще всякое хорошее подражание, если даже объект подражания сам по себе не представляет ни­чего приятного; в этом случае мы испытываем удо­вольствие не от самого объекта подражания, а от мысли [умозаключения], что это, [то есть подра­жание], равняется тому, [то есть объекту подражания], так что тут что-то познается. Приятны также внезапные перемены, приятно и с трудом спастись от опасностей — это приятно потому, что все по­добное возбуждает удивление.
Так как приятно все согласное с природой, а все родственное соответствует друг другу по природе, то по большей части все родственное и подобное приятно, например, человек приятен для человека, лошадь для лошади, юноша для юноши, откуда произошли и поговорки, что сверстник веселит сверст­ника, что всякий ищет себе подобного, что зверь узнает зверя и что галка всегда держится галки, — и все другие подобные пословицы. Так как все по­добное и родственное приятно одно для другого и так как каждый человек наиболее испытывает это по отношению к самому себе, то все люди необхо­димо бывают более или менее себялюбивы, потому что все такое существует в основном по отношению к самому себе. А раз все люди себялюбивы, для всякого человека необходимо бывает приятно все свое, например свои дела и слова; поэтому-то люди по большей части любят льстецов и поклонников и бывают честолюбивы и чадолюбивы: ведь дети — наши создания. Приятно также завершить неоконченное дело, потому что оно в этом случае уже ста­новится нашим собственным делом. Так как очень приятна власть, то приятно казаться мудрым, так как основание власти в знании, а мудрость есть зна­ние многих удивительных вещей. Кроме того, так как люди по большей части честолюбивы, то отсю­да необходимо следует, что приятно порицать своих ближних, приятно и властвовать. Приятно также человеку держаться того, в чем он, по своему мнению, превосходит сам себя, как говорит поэт:
И к тому труду он привязывается,
Уделяя ему большую часть каждого дня,
В котором сам себя превосходит. ³⁷

Равным образом, так как шутки и всякое отдохновение приятно, а равно и смех, то необходимо будет приятно и все, вызывающее смех, — и люди, и слова, и дела. Но вопрос о смешном мы рассмотрели отдельно в «Поэтике» ³⁸. Итак, вот что мы имели сказать о приятном. Что же касается неприятного, то это понятие станет ясным из положений, проти­воположных высказанным.
_____________
³² Всякая необходимость по своей природе тя­гостна. — Стих элегического поэта Эвена Паросского.
³³ Приятно человеку... — цитата из Еври­пида (Андромеда 133).
³⁴ Радость даже в страданиях есть... — Од. 15. 400—401.
³⁵ Много слаще, чем мед... — Ил. 18. 109.
³⁶ Так говорил... — Ил. 23. 108 (пер. Н. Гнедича).
³⁷ И к тому труду... — цитата из Еврипида (Орест 234 cл.).
³⁸ ...вопрос о смешном мы рассмотрели отдельно в «Поэтике». — Очевидно, имеется в виду несохранившаяся вторая книга «Поэтики».