Глава шестая

[Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)]

Далее, что касается видового отличия, то таким же образом следует смотреть, названы ли и видовые отличия рода. Ибо если определение не дается посредством видовых отличий, свойственных вещи, или указано нечто такое, что никак не может быть видовым отличием чего-либо (например, живое существо или сущность), то ясно, что определение не дается, ведь они не видовые отличия ни одной вещи. Следует также смотреть, имеется ли нечто противопоставленное указанному видовому отличию, ибо если нет, то ясно, что указанное не будет видовым отличием рода, ведь каждый род разделяют противопоставленные друг другу вндовые отличия, как, например, живое существо — живущее на суше, крылатое, обитающее в воде. Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что хотя и имеется противопоставленное ему видовое отличие, но оно не истинно относительно рода. В этом случае ясно, что ни то ни другое не будет видовым отличием рода, ибо все противопоставленные друг другу видовые отличия истинны относительно своего рода. Точно так же следует смотреть, не обстоит ли дело так, что хотя оно и истинно относительно рода, но при присовокуплении к роду не образует какого-либо вида. Тогда ясно, что такое отличие не будет видообразующнм отличием рода, ибо всякое видообразующее отличие вместе с родом образует вид. Но если противопоставленное отличие не есть видовое отличие, то не будет им и то, о котором шла речь, ибо оно ему противопоставляется.

Далее, [допускают ошибку], если род делят через отрицание, как, например, те, кто определяет линию как длину без ширины. Ведь это не означает ничего другого, как только то, что она не имеет ширины. Таким образом получается, что род причастен виду. Ибо всякая длина или не имеет ширины, или имеет ширину, потому что относительно каждого предмета правильно или утверждение, или отрицание, так что родом для линии будет или длина, не имеющая ширины, или длина, имеющая ширину. Длина же, не имеющая ширины, есть определение вида, но точно также — и длина, имеющая ширину, ибо «не имеющее ширины» и «имеющее ширину» суть видовые отличия, а из видового отличия и рода состоит определение вида, так что род принял бы определение вида, и точно так же определение видового отличия, так как одно из указанных видовых отличий необходимо сказывается о роде. Указанный топ применим для ширины. Ведь относительно всякой длины одно из них истинно, если только оно необходимо истинно относительно рода. Но это [у идеи длины] не бывает, потому что есть длины, не имеющие ширины, и длины, имеющие ширину; так что этот топ применим только против тех, кто утверждает, что каждый род по числу один, а это допускают те, кто признает идеи, ведь они утверждают, что сама-по-себе-длина и само-по-себе-живое существо суть роды.

В некоторых же случаях необходимо, пожалуй, пользоваться при определении и отрицанием, как, например, в случаях лишенности. Ведь быть слепым — значит не иметь зрения тогда, когда но природе его следует иметь. Но нет разницы, делить ли род через отрицание или через такое утверждение, которому необходимо противопоставлено отрицание, например если нечто определяют как длину, имеющую ширину, ибо имеющему ширину противопоставлено не имеющее ширины, и ничто другое, так что род опять-таки делят через отрицание.

Опять же следует смотреть, ие дан ли вид как видовое отличие, как это делают, например, те, кто определяет поношение как оскорбление, сопровождаемое осмеянием, ибо осмеяние есть некоторое оскорбление, так что осмеяние не видовое отличие, а вид.

Далее, следует смотреть, не указан ли род как видовое отличие, например добродетель — как благое или хорошее свойство, ведь благое — род для добродетели.

Или быть может, благое не род, а видовое отличие, если действительно правильно, что одно и то же не может принадлежать к двум родам, не объемлющим друг друга, ибо ни благо не объемлет свойства, ни свойство не объемлет блага, ведь не всякое свойство есть благо и не всякое благо — свойство, так что ни то ни другое не будет родом [для добродетели]. Таким образом, если свойство есть род для добродетели, то ясно, что благое не его род, а скорее видовое отличие.

Далее, свойство покалывает, что такое добродетель, благое же показывает не что есть вещь, а какова она.
А ведь кажется правильным, что всякое видовое отличие означает некоторое качество.

Следует также смотреть, не означает ли данное видовое отличие ие какое-то качество, а определенное нечто. Ведь кажется правильным, что видовое отличие выражает какое-то качество.

Следует также смотреть, не присуще ли видовое отличие определяемому привходящим образом, ведь ни одно видовое отличие не принадлежит к тому, что присуще привходящим образом, совершенно так же как и род, ибо не может видовое отличие чему-то быть присущим и не присущим.

Далее, следует смотреть, не сказывается ли о роде видовое отличие, или вид, или нечто подчиненное виду.

В таком случае определение дано ие будет, ибо ничто зо из только что перечисленного не может сказываться о роде, так как [сам] род простирается на большее, чем все они. С другой стороны, следует смотреть, не сказывается ли род о видовом отличии, ведь род, надо полагать, сказывается не о видовом отличии, а о том, о чем сказывается видовое отличие, как, например, «живое существо» — о человеке, быке и всех прочих живущих на суше живых существах, но не о видовом отличии, которое приписывается виду: ведь если «живое существо» сказывалось бы о каждом видовом отличии, то много живых существ сказывалось бы о виде, так как о виде сказываются видовые отличия. Кроме того, все видовые отличия были бы или видами, или единичными, если только они живые существа, ибо каждое жиое существо есть или вид, или единичное.

Точно так же следует обратить внимание на то, не сказывается ли о видовом отличии вид или нечто подчиненное виду, ведь это невозможно, так как видовое отличие простирается на большее, чем виды. Кроме того, видовое отличие оказывалось бы в таком случае видом, если только о нем сказывается какой-нибудь из видов, ибо если [о видовом отличии] сказывается «человек», то ясно, что это видовое отличие есть человек.

С другой стороны, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что видовое отличие не первое вида, ибо видовое отличие должно быть последующим по отношению к роду, но первое вида.

Следует также смотреть, не принадлежит ли указанное видовое отличие к другому роду, который не объемлется [родом, указанным в определении], или не объемлет его, ибо кажется правильным, что одно и то же видовое отличие не может относиться к двум родам, не объемлющим друг друга. Иначе получится, что один и тот же вид будет относиться к двум родам, не объемлющим друг друга, ведь каждое видовое отличие влечет за собой свой род, как, например, «живущее на суше» и «двуногое» вместе влекут за собой «живое существо». Так что каждый из родов относится к тому, к чему относится видовое отличие; поэтому ясно, что вид принадлежит к двум родам, не объемлющим один другого. Или быть может, не исключено, что одно и то же видовое отличие относится к двум родам, не объемлющим один другого, только надо присовокупить «[помимо того случая, когда] они не подчинены одному и тому же [высшему роду]». В самом деле, живое существо, живущее на суше, и крылатое живое существо суть роды, не объемлющие один другого, но видовое отличие их обоих — двуногое, так что надо присовокупить «[помимо того случая, когда] оба рода не подчинены одному и тому же [высшему роду]», ведь оба они подчинены [роду] «живое существо». Ясно, однако, и то, что так как одно и то же видовое отличие может относиться к двум родам, не объемлющим один другого, то видовое отличие не обязательно влечет за собой любой свой род, а влечет за собой лишь один из этих родов, а также все роды, стоящие выше его, как, например, «двуногое» влечет за собой «живое существо зо крылатое» или «живое существо, живущее на суше».

Следует также смотреть, не указали ли как видовое отличие сущности нахождение в чем-то, ибо сущность отличается от сущности, надо полагать, не тем, где они находятся. Поэтому тех, кто разделяет живые существа на живущие на суше и обитающие в воде, порицают, полагая, что «живущее на суше» и «обитающее в воде» указывают, где [они находятся]. Или быть может, их неправильно порицают, ведь «обитающее в воде» указывает не «в чем-то» и не «где-то», а некоторое качество. Ибо если бы оно и находилось на суше, оно одинаково было бы обитающим в воде. И точно так же «наземное», хотя бы оно и находилось в воде, будет наземным, а не обитающим в воде. Но все же, если видовое отличие означает нахождение в чем-то, то это явно будет большой ошибкой.

С другой стороны, следует смотреть, не указали ли как видовое отличие состояние, ибо всякое состояние, усиливаясь, изменяет сущность, видовое же отличие не таково, ибо, надо полагать, оно скорее сохраняет то, видовое отличие чего оно есть, и вообще невозможно чему бы то ни было быть без своего видового отличия, ведь если нет двуногого, то не будет и человека. Одним словом, то, во что превращается находящийся в таком-то состоянии, не может быть его видовым отличием. Ведь все подобные [состояния], усиливаясь, изменяют сущность. Так что, если указали как видовое отличие такого рода [состояния], то допустили ошибку. Ибо мы вообще не меняемся в отношении видового отличия.

Следует также смотреть, не указали ли видовое отличие чего-то соотнесенного без соотнесения с другим.

Ведь у соотнесенного и видовые отличия суть соотнесенное, как, например, видовые отличия знания. Ведь говорят, что оно об умозрительном, о деятельности и о творчестве — каждое из них указывает на отношение к чему-то, ибо умозрительное есть умозрительное относительно чего-то, творческое—относительно чего-то и так же деятельное.

Следует также смотреть, указывает ли строящий определение то, для чего по природе существует каждое соотнесенное. Ведь в одних случаях можно пользоваться каждым соотнесенным только для того, для чего оно по природе существует, а для иного нет, в других же случаях можно и для иного; например, зрением можно пользоваться только для того, чтобы видеть; банным же скребком с полой ручкой можно и воду черпать, но все же если кто определил бы этот скребок как орудие для черпания, то допустил бы ошибку, ибо по природе своей он существует не для этого; определение же [выражения] «для чего существует по природе» гласит: для чего бы пользовались рассудительный человек, поскольку он рассудителен, и соответствующая наука.

Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что, когда [определяемое] имеет касательство ко многому, [в определении] указали не первое, например рассудительность [определили] как добродетель человека или души, а не разумной части души, ведь рассудительность есть прежде всего добродетель разумной части души, ибо именно на этом основании говорят, что и душа и человек рассудительны.

Далее, допущена ошибка, если то, для чего указано определяемое состояние, или расположение, или что бы то ни было другое, не может быть их носителем, ведь всякое расположение и всякое состояние естественно возникает в том, расположение или состояние чего оно есть, как, например, знание возникает в душе, будучи состоянием души. Иногда допускают ошибку в такого рода случаях, как, например, те, кто говорит, что сон есть бессилие чувственного восприятия, сомнение — равенство противоположных друг другу доводов, а боль — насильственное распадение сросшихся частей. Дело в том, что сон не присущ чувственному восприятию, но должен был бы быть присущим, если бы он был бессилием чувственного восприятии; точно так же сомнение не присуще противоположным друг другу доводам и боль не присуща сросшимся частям, иначе чувствовали бы боль неодушевленные предметы, если для них была бы возможна боль. Таково и определение здоровья, если здоровье есть правильное соотношение теплого и холодного. В таком случае должны быть здоровыми тепло и холод, ибо правильное соотношение каждой вещи имеется в том, правильное соотношение чего оно есть, так что и здоровье было бы присуще теплу и холоду. Кроме того, у тех, кто так определяет, бывает, что они производимое причисляют к производящему и наоборот; в самом деле, распадение сросшихся частей есть не боль, а то, что вызывает боль, точно так же не бессилие чувственного восприятия есть сон, а одно вызывает другое, ведь мы или спим из-за бессилия, или мы становимся бессильными через сон. Равным образом можно было бы считать, что сомнение вызывается равенством противоположных доводов. Ведь когда имеются доводы за и против и нам кажется, что все они говорят в пользу той и другой стороны в одинаковой мере, мы сомневаемся, какой из них держаться.

Далее, следует смотреть в отношении всякого времени, нет ли где несогласованности, например если бы кто определил бессмертное как живое существо, не подверженное теперь гибели. Ведь живое существо, не подверженное теперь гибели, было бы теперь бессмертным. Или быть может, в этом случае получается не так, ведь «неподверженное теперь гибели» двусмысленно: это означает или что оно теперь не погибло, или что оно не может теперь погибнуть, или что оно теперь таково, что никогда не сможет погибнуть. Так вот, когда мы говорим, что живое существо теперь не подвержено гибели, мы говорим, что живое существо теперь таково, что оно никогда не сможет погибнуть, а это означало бы то же самое, что оно бессмертно; так что отсюда не следует, что оно теперь бессмертно; но все же, если оказывается, что то, что указано в речи, присуще теперь или раньше, а то, что обозначено именем, не присуще, то [указанное в речи и обозначенное именем] не одно и то же. Итак, пользоваться этим топом следует так, как было сказано.