В этом разделе мы очень кратко обрисуем проблемы, которые возникают при чтении книги В. Я. Проппа “Русская сказка”. С нашей точки зрения, эта и другие работы В. Проппа являются блестящими образцами научного познания сказки. Но в нашем исследовании мы проанализируем не хорошо известные достижения метода Проппа (им посвящено множество публикаций), а сконцентрируем внимание исключительно на трудностях, характерных для подхода к сказке как к предмету познания.
В книге «Русская сказка», говоря о понятии “волшебная сказка”, В.Я. Пропп не работает над названием сказки – словом “волшебная”, считая нецелесообразным обсуждать понятие «волшебства» в строгом теоретическом исследовании.
Так, В. Пропп спорит с Афанасьевым, исходная мысль которого состоит в том, что “…к волшебным причисляются фантастические сказки, сказки, в которых есть волшебство, фантастичность. Этот признак мы никак не можем признать научным или даже точным”. (Пропп, РС, с. 195).
Пропп считает, что “…волшебную сказку надо определить, используя не расплывчатое понятие волшебности, а присущие ей закономерности. Наука вообще имеет дело с закономерностями… Закономерность начинается там, где есть повторяемость. Повторяемость входит в понятие закона”. (там же).
Отказываясь от формирования понятия волшебства и волшебного мира, как основы понимания сказки для многих ученых-фольклористов, В. Пропп в качестве метода исследования предлагает эмпирическое обобщение.
В. Пропп писал о себе: « Я же – неподкупный эмпирик… Чистый эмпирик видит разрозненные факты. Эмпирик-философ усматривает законы…» (ФД, с. 134)
На основе сравнения сюжетов нескольких сказок он вводит понятие функции и понятие композиции сказки.
Функция есть действие сказочного персонажа, определяемое с точки зрения его значения для развития сюжета (РС, с. 198).
Понятие функции уравнивает героев сказки, ее мотивы, является важным логическим орудием в споре В. Проппа с особенным в сказках – в пользу всеобщего (закона). Смысл функции познается по ее эффекту, как смысл силы (в физике) - по ее действию.
“Сущность похищения человека сводится к разлучению, и это исчезновение может совершаться разными способами… Так, например, в сказке о царевне – лягушке царевич, нарушая запрет, сжигает лягушачий кожух своей жены, и она исчезает от него навсегда…Эффект здесь совершенно такой же, как если бы ее кто-нибудь похитил” (РС, с. 203).
Всеобщее «снимает» особенное. Отвлекаясь от особенностей героев сказки, Пропп приближается к открытию композиции сказки.
Там, где народный сказитель видит разнообразие, Пропп видит единство, снимающее многообразие, и поправляет народного сказителя: “В народной сказке есть закономерности. Если же есть случаи выхода за пределы этих закономерностей (например, у грамотных или начитанных сказочников), то такой выход – не достижение, а, наоборот, - нарушение сказочной эстетики” (РС, с. 205).
Пропп спорит и с Пушкиным: зря он включает в “Лукоморье” бабу ягу и лешего: в сказке это одно и то же. (ФД, с. 165) А уж вовсе странно включать в “Лукоморье” русалку: пусть Пушкин докажет сначала существование русалки хотя бы в 10 сказках! (По Проппу, такая сказка – только одна, да и та не вполне настоящая).
Пропп полагает, что «сказочные герои – не психологически разработанные характеры, это типы, проходящие все сюжеты” (РС, с. 211).
Например, Баба Яга важна сама по себе, а выступает как частный вид дарителя (РС, с. 297).
Но возможна и другая точка зрения: сказочный герой в волшебном мире имеет собственное выражение лица. Клубочек – это отнюдь не меч. Леший – это не Баба Яга. Даже самого черта в сказке Пропп не индивидуализирует, рассматривая его как вид помощника. Полет для Проппа – не полет. Его волшебная “полетность” снята. Полет есть форма переправы (РС, с. 216).
Субъектом сказочного действия оказывается не сказочный герой, а закон композиции, его сила и власть.
Леви-Стросс, полемизируя с Проппом, остроумно замечает, что из многих сказок Пропп конструирует одну, которая никогда не существовала. Это «…абстракция, такая беспредметная, что она не учит нас ничему об объективных причинах, почему существует множество отдельных сказок». (ФД, с. 140).
В.Я. Пропп отвечает: «Что моя абстракция, как выведенную мною схему называет проф. Леви-Стросс, не открывает причин разнообразия – это верно… Этому учит только историческое рассмотрение… Полученная схема – не архетип, не реконструкция какой-то единственной никогда не существовавшей сказки, как думает мой оппонент… - это единая композиционная схема, лежащая в основе волшебных сказок… Реально эта схема не существует. Но она реализуется в повествованиях в самых различных формах, она лежит в основе сюжетов, представляет собой как бы их скелет… Композиция реально не существует в той же степени, в какой в мире вещей не существует общих понятий…» (ФД, с. 140-143).
Характерно, что идеальная “мега-сказка” Проппа, которую он составляет, “правильно” соединяя функции, пробивает себе дорогу в борьбе с незадачливыми сказителями, из которых особенно критикуются сказители образованные. Так, Пропп поправляет не только Пушкина, но и ключницу Пелагею (РС, с. 250), сказочника – рационалиста семнадцатого века (РС, с. 260) и др. Мега-сказка спорит с реальной сказкой.
Образ сказителя очень важен. Реально сказка рассказывается: сказочником семнадцатого века, ключницей Пелагеей, А.С. Пушкиным, Алексеем Толстым и т.д. Как миф реально существует только внутри античной трагедии, так и сказка как таковая – внутри ситуации ее рассказывания сказителем, наделенным авторской волей.
Волшебная сказка втягивает в себя и античность (“Амур и Психея”), и архаический ритуал инициации, и деревню, и средневековый город, - и вновь, из внутренней речи сказителя, порождается как не-ритуал, не-миф, не-новелла и т.д.
Пропп пишет: “Бал…всегда устраивается для того, чтобы отличить ложного героя от подлинного” (РС, с. 267). Да, на сказочном балу это может произойти. Но, кроме этого, на балу происходит многое другое, сказочно-бальное, что Пропп не рассматривает. У Проппа как бы исчезает бал как особенное явление… Бал превращается только в повод для отличения одного героя от другого. Отличение - вот подлинный субъект, бал – форма.
Через страницу мы узнаем, что функцию бала может выполнить дерево в “Буренушке” (РС, с. 289).
Если дерево приравнивается к балу, то это значит, что сказочные силы-символы даются через их действия. Вместо понимания волшебства мы анализируем сказочные силы – символы, знаки.
Проппу не ясно, что это за силы, как они возникают в сказке (гипотез Пропп не измышляет). Пропп лишь знает, что эти силы должны действовать с железной закономерностью, как силы всемирного тяготения.
В главе “ К вопросу о древнейшей основе волшебной сказки” (РС) В. Пропп пытается вывести композицию сказки из строения древних обрядов, описывая генезис сказочных сюжетов, Пропп писал: ««Морфология» и «Исторические корни» представляют собой как бы две части одного большого труда» (ФД, 1976, с. 138).
Пропп характеризует различные историко-культурные миры: архаичный, языческий, христианский.
Но сказка, зная (и узнавая век за веком) эти миры, отталкиваясь от них во внутренней речи сказителя, впервые строит свой мир: уникальное двумирие обычного и волшебного миров.
Сказка – это культура сказки. Сказка, втягивая “слева” (по оси времени) мир тотемизма и “справа” – мир древних и средневековых царств, развивается на своей основе, не выводится из тотемизма.
Сказка – это мир впервые. И в сказке важнее всего то, что не похоже на тотемизм, на обряд, на миф, на житие, на новеллу.
Пропп пишет: “Сказка вырастает из социальной жизни и ее институтов. Один из них – обряд посвящения” (РС, 282).
Двумирие – вот основа сказки, ее “клеточка”. Жизнь людей рядом с миром волшебства, на границе, сама эта граница, переход через нее – суть сказки, как культуры. Но эта суть волшебства и границы миров есть суть загадочная, “точка удивления” (В.С. Библер).
Пропп справедливо отмечает: “Именно необычное служит предметом сказки” (РС, с. 287).
Но что же это за необычное, сказочное, волшебное? Почему оно так важно в жизни человека, в жизни ребенка? Что такое сказка? Почему она вечна?
- Войдите, чтобы оставлять комментарии