31. Слово – это приказ?

На уровне верхнего палеолита, ранних неоантропов шло формирование суггестии - исходной функции центральной нервной системы…
Под информацией нами тут подразумеваются две ее формы…: побудительная (приказ, совет, просьба, запрещение…) и констатирующая (информация о фактах). Можно ли их как-либо свести одну к другой?
(Б. Ф. Поршнев)
Многие дети не поняли Богдана, в очередной раз произнесшего нечто чрезвычайно глубокое. И дети, и взрослые, которым я рассказывал о “теории Богдана” не поняли, что это –“генетическая” теория, а не просто классификация “словозвуков”.
Я пытаюсь понять Богдана так. Для ребенка ”мама” – это вначале “приказ”. Потом интонация приказа смягчается, и получается слово-название “мама”. Слово-название (“значение”) производится из слова-приказа смягчением и ласканием интонации. Человек ласкает предмет и тем самым порождает его для себя, как бы ласково обволакивает. Из предмета вожделения (глагольное слово-приказ) объект превращается в предмет сознания, со-бытия, со-существования, в имя существительное.
Если это рисовать с помощью картинок (что мы и делали с Богданом на доске после уроков, окруженные группой детей), то глагольное, повелительное слово-приказ рисуется стрелкой от Богдана к предмету (Ире). Получается “Иди!” Затем интонация смягчается, становится ласкающей. Это рисуется ласковой стрелкой, обволакивающей предмет. (“И –дии…”) Эта стрелка возвращается к Богдану, даруя ему образ предмета – имя существительное.(“И-ра”).
В своих домашних сочинениях 16 февраля дети оспаривали идею Богдана. В одном из случаев я не выдержал и написал свою ответную реплику прямо в детской тетради.
Влад. Приказ – это когда надо что-то сделать или выполнить. Это - слово, которое говорят строго, командуют. Мама, папа, стул, сынок – разве это команды?!
Сергей Юрьевич – Владу:
Мама! – говорит маленький мальчик, умоляя (а порой и приказывая) подойти. То же самое:
Папа!
Стул!
Моя старшая дочь Настя, когда ссорилась с братом, говорила так:
- Стол, скажи Тимуру, чтобы он взял маме подарок.
А вот слово “сынок” – ласковое, и Богдан считает, что именно ласкание (ласковая интонация) превращает первослово-приказ в слово-называние, слово-ласкание, в имя, в то, что существует само по себе, а не для того, чтобы выполнить мою волю.
Так говорил Богдан…
Андрей. Я не согласен с Богданом, слова могут быть любыми. “Я люблю маму” – это не приказ.
Коля. Я с Богданом не согласен, потому что слово – это общение с человеком.
Аня. Я с Богданом не согласна, потому что слово – это может быть доброе пожелание или еще добрые слова и так далее, но приказом не может быть.
Антон. Я не согласен с Богданом. Потому что если бы это было так, то не было бы предложений. Например: Мы все вместе с вами дружим.
Вадим. При помощи слова люди говорят друг с другом. говорить можно по-разному: рассказывать, спрашивать, соглашаться или просить, приказывать. Одна из работ слова – приказ.
Таня. Слово –это приказ и не приказ. Приказ, если интонация строгая. Не приказ, если интонация мягкая и нежно.
Саша С. Я не согласен с Богданом. Приказ – это слово, которое произносят убедительно и громко, чтобы его быстро выполнили. Но есть много слов не приказов: привет, мама, стол,часы. Эти слова служат для речи. Нельзя произносить приказ-вопрос: “Смирно?!”

***
Споры всего класса с Богданом очень продуктивны. Богдан чрезвычайно устойчив психологически, горячо любим всеми и любит всех. Он никогда не теряется в споре, спокоен, благожелателен к критике, держит свою мысль и развивает ее на протяжении нескольких недель.
Трудно не Богдану. Богдану легко и приятно говорить правду. Трудно учителю. Учитель не уверен в том, что в словах Богдана есть истина. Ведь все дети (а косвенно – все родители, так как родители участвуют в домашних письменных работах детей), многие коллеги - учителя в один голос говорят о том, что Богдан неправ. Ну куда это, в самом деле, годится: “Слово – это приказ!”, “Число – это деньги!”
В этой ситуации учителю приходится обращаться к книге. Нужно найти такое научное произведение, в котором автор разделяет идеи, подобные идеям Богдана.
С помощью историка И.М. Соломадина и филолога В.Ф. Литовского я нахожу такую книгу. Это книга “История и психология” (М.. “Наука”, 1971), а в ней статья Б.Ф. Поршнева “Контрсуггестия и история”.
Читая эту статью, я убеждаюсь в правоте предположений Богдана и заодно узнаю еще о многих удивительных вещах, полезных для обоснования практики учебного диалога. Б. Ф. Поршнев утверждает следующее:
1. Человек и общество связывают речь – не лингвистически понятый “язык”, а речевое общение.
2. Информация бывает двух типов: побуждение (приказ) и констатирующая факт. Второй тип вторичен. С помощью речи люди повелевают другими людьми и животными. Исходное свойство человеческой речи – выполняемая словом функция внушения (суггестии).
3. Фунция побуждения – исходная в прагматике речи. Лишь в силу невозможности или нежелания выполнить побуждение люди начинают задавать вопросы типа “Как я должен это сделать?” и “Почему я должен это сделать?”
5. Суггестия индуцирует ограждение – контрсуггестию. В начале истории суггестия имела роковой характер. Полное доверие к внушаемому действию было тождественно принадлежности обоих участников акта суггестии к одному “мы” – общности, противопоставленной “они”. Полная суггестия есть внелогичность, так как нет нужды в логике, опровержении, доказательстве.
6. Суггестия тормозит все формы естественного, инстинктивного поведения, кроме тех, которые заданы речью.
7. Суггестия противоречит голосу инстинктов. Но обретающая голос в форме крика биологическая ситуация может взломать принудительную силу слов.
8. Непродуктивно выводить психику человека из эгоцентризма. Зависимость первичнее, чем внутренний мир одиночки. Внутренний мир индивида порождается контргуггестией.
9. Контрсуггестия осуществляется по принципу: слышать – это еще не значит слушаться. Уходом от суггестии объясняется расселение людей по материкам, напоминающее “большой взрыв” и глоттогония – множественность языков.
10. Первое звено восприятия суггестивной речи – ее внутреннее проговаривание. Затем в “полуподвальном” этаже человек отрицает речь, которую слышал. В этой внутренней речи слова разламываются на куски, деформируются, фрагментируются, воспроизводятся не целиком, а лишь опорными элементами. От слова может остаться только звук или слог, от предложения – только сказуемое. Идет деструкция суггестии во внутренней речи. Речь эйдетизируется, дополняется “своими словами”, несловесными образами и схемами. Так формируется ответ.
11. Формирование ответного слова требует большего углубления внутренней речи. Она уходит еще на один этаж в подвал. Словесная форма отбрасывается вовсе, остаются лишь образы и программы – схемы ответного действия или ответной речи. Речь становится мыслью. Мысль теперь должна облечься в словесную форму, совершая восхождение от представления к смыслу и, наконец, к значению. На акт суггестии человек реагирует возражением, опровержением.
12. Формами ответа могут быть ответ смехом и ответ страхом. Смех обрывает цикл наставлений, если им пока трудно возражать словесно. Страх перед словом отвергает его суггестивное влияние. Тот, кто внушает, объявляется колдуном, нечистой силой. Возможен ответ эмоцией брезгливости, отвращения. гнева, ярости.
13. С контрсуггестией связано деление людей на авторитетных и остальных. Формирование группы лидеров поэтому есть показатель контрсуггестии – самообороны человека от тотальной суггестии всех людей. В пределе – всем людям, кроме одного, отказывают в доверии. Слово одного обладает неодолимой силой, зато мы не признаем такой силы за словами остальных. Авторитарное лицо переносится в потусторонний мир. Так возникает Бог.
14. Личное общение заменяется вещными и денежными отношениями. Обмен вещами заочен. Люди выкладывают вещи, не подвергаясь влиянию друг друга. В отличие от ритуального дара, обмен означает возможность выбора (можно не брать и не отдавать).
15. Вариантом контрсуггестии является приказ самому себе. Такое “раздвоение” означает, что человек принадлежит не одной общности и в воображении может отвлечься от каждой из них. Заменяя суггестию самовнушением, человек подчиняет свои действия, “как закону” (К. Маркс) воображаемой суггестии – цели, присутствующей в его сознании идеально.
16. Научное мышление есть синтез контрсуггестии и суггестии. Сила научного убеждения неодолима. Это все та же сила внушения. Из всех голосов человек обязан покориться лишь голосу научного разума. От научного доказательства человеку некуда укрыться и незачем укрываться. Человек охотно предпочитает подчиняться только науке, ибо она – защита от всех остальных подчинений.
***
Прочитав статью Б.Ф. Поршнева, мы начинаем понимать, что идеи Богдана весьма фундаментальны, предполагают развитие во вполне определенную философию речи и мышления человека. Вместе с тем возникает необходимость критики оснований этой философии. Тогда, может быть, будут ясны причины настороженности, с которой встречены идеи Богдана другими детьм, понимающими слово не так, как Богдан.
Идеи Б.Ф. Поршнева близки к представлениям Л.С. Выготского о кризисах психического развития и о порождении различных форм “собственной” речи ребенка в кризисах. В самом деле, в кризисе 1 года рождается автономная детская речь, в кризисе 3-х лет – эгоцентрическая речь, в кризисе 7 лет - внутренняя речь.
Это позволяет высказать гипотезу о том. что кризис психического развития – это еще и кризис рождения новой формы “собственной” речи ребенка. В частности, в упражнениях – “сгущениях” шестилетние дети “нащупывают” собственную читательскую интонацию и выражают ее в слове – во многом по схеме Б.Ф. Поршнева.
То же происходит и в самостоятельном завершении диктантов, и в формировании своей “колонки” на доске (где процессы формирования внутренней речи поддаются прямому наблюдению). Преодоление исходного текста связано с обращением его энергии – в энергию своего слова, пред-произведения, в ответ читателя, в заметки на полях.
Б.Ф. Поршнев прямо связывает внутреннюю речь (в которой создается образ ответного действия – “потребного будущего”) и действие, поступок. Это – проблема и для диалогического подхода к личности. Как возможен целенаправленный, один-единственный, непереигрываемый,исторический (а не на только листе бумаги – черновике) поступок – в ситуации внутреннего диалога разных голосов?
В.С. Библер отвечает примерно так. Внутренний диалог равноправных голосов отсылает меня к началу, где бытия еще нет, слова еще нет, мысли еще нет.
И в этой ситуации поступающее мышление порождается мной впервые, на свой страх и риск, из ничего, из небытия, в которое я отброшен парадоксом, столкновением “Я ” и “контр-Я”.
Внутреннее слово-поступок изначально диалогично. В нем – зачатки разных развиваемых мною голосов – логик. Это – зародыши споров в русле одного мега-понятия. Но строю это внутренне диалогическое слово Я, авторски, из небытия, начинаю сначала свою речь, героями которой являются все мои внутренние собеседники.
Эта речь сразу (в первом внутреннем слове) поступающая и ответственная. В пределе – она вся “записывается”, борясь с жанрами внешней речи и отчасти создавая эти жанры впервые.
У мысли нет черновиков. Философская речь черновики ответственно “обеляет”, показывая, как, почему, зачем, для чего и для кого моя внутренняя речь впервые выстраивает слово-поступок.
У Б.Ф. Поршнева получается, что человек во внутренней речи выбирает между двумя действиями или сам формирует одно монологическое слово-действие, проясняет одну моно-логику и создает, облекая в цель (образ потребного будущего) свою речь-поступок, где человек уже слит с целью, где цель как закон определяет его действие.
Б.Ф. Поршнев знает только моно – логику Гегеля (и Маркса). Поэтому Поршнев высшей формой суггестии и считает монологику наукоучения Нового времени, логику общих законов, которые, подобно року суггестии, определяют поведение доверяющих науке людей.
Для Поршнева суггестия – исходный субстрат психологии человека, “клеточка”, единица изучения личности.
С точки зрения диалогики В.С. Библера это не так. Не суггестия – энергия и материальный субстрат психики – является клеточкой анализа, а, как у Выготского – сама внутренняя речь. Внутренняя речь к суггестии и контрсуггестии не сводится. Хотя может быть к ней редуцирована как в научном анализе, так и в формирующем психолого-педагогическом эксперименте.
Внутренняя речь может использовать суггестию как материальный энергетический субстрат речи и мысли. А может втягивать суггестивное действие в диалог, работая с ним как с “кусочком природы”. Тогда суггестия – во внутренней речи - становится голосом: голосом голода, голосом пола, голосом страха.
Внутренняя речь, как клеточка, единица человеческой психологии, способна преобразовывать суггестию, превращая ее как в свою энергию (подчиняя себе), так и выстраивая ее как голос диалога с Другим (человека со своим голодом, со своей болью) – в поэтической речи.
Стоит только забыть о диалогическом напряжении внутренней речи, о ее изначальной парадоксальности, забыть о том, что это речь впервые – внутренняя речь редуцируется до контрсуггестии, диалогическое мышление в науке редуцируется до контрконтрсуггестии – власти монологического познающего Разума над всеми людьми.
В идеале все научные споры “снимаются” добровольным подчинением всего человечества единой научной истине. Правда, предшественники мешают автору научного труда, и автор использует энергию суггестии предшественников, превращая ее в суггестию собственного научного слова, обращенного к потомкам.
По Поршневу, авторы не нужны друг другу – нужна лучистая энергия суггестии, из нее вылепливаются новые цели и новые схемы поведения, до тех пор, пока все не объединяются перед неодолимым суггестивным воздействием Всемирного разума, как у Гегеля.
И в этом отношении исходный спор первоклассников с Богданом, опровержение идеи о том, что речь человека изначально (и по сути) суггестивна, является речью-приказом (обращенным другому человеку или животному) – очень важен. Хотя, конечно, ребенку очень хочется с помощью речи научиться управлять животными, другими людьми и самим собой. Поддерживая это желание, учитель должен, однако, ясно осознавать опасности и парадоксы, которые ждут “филолога-правителя” на этом логическом пути.