Если Сократ, сколько можно судить, все-таки привел собеседников к определению того, как возможна ситуация ложного мнения, а, стало быть, истинное мнение оказалось на самом деле отличным от ложного, то определение Теэтета: «знание есть истинное мнение», кажется, подтверждается. В самом деле, разве я не обладаю знанием, когда знаю, что «мера лучше всего» (Клеобул), что «не следует делать того, что возмущает тебя в ближнем» (Питтак), что «есть четыре корня всего» (Эмпедокл), что... см. бесконечные «Мнения философов». Впрочем, — чтобы мнения были очевидней истинными, — разве я не обладаю знанием, когда знаю, что «диаметр делит круг пополам» (Фалес), что «существует пять правильных многогранников» (пифагорейцы), что «музыкальные созвучия определяются пропорциями и существует три рода деления тетрахорда: энгармонический, хроматический и диатонический» (Архит), что «в прямоугольном треугольнике квадрат на стороне, стягивающей прямой угол, равен квадратам на сторонах, заключающих прямой угол» (Евклид), что «в равновесии грузы на плечах относятся обратно пропорционально длинам плеч» (Архимед)... Могу ли я сказать, что я знаю, если та истина — положим, что в самом деле истина, — которой я владею, дарована мне во сне, в откровении?..
Да ведь и весь разговор затеялся примерно с такой трудности. Мнение о знании и даже истинное мнение у нас есть, иначе бы мы не могли и спрашивать о нем. Безошибочно укажем мы пальцем на знатоков своего дела, на умения, на знания-науки, знания-откровения и т.д. Но это, как выяснилось, вовсе еще не значит, что мы знаем, что такое знание. Если мы обратили внимание на этот “предмет”, если уловили, что кое-чему уже выучились в этом вопросе, то можем, как сейчас вот, заняться им специально и продолжить исследование знания.
Тут Сократ и указывает на парадокс самого вопроса о знании, с которого мы начали наше чтение “Теэтета”. Теперь, уловив эту логическую трудность (круг в определении), Сократ, «отбросив стыд», решается положить сам этот круг в основание определения и рассматривает с формальной точки зрения совершенно недопустимую формулировку. Отталкиваясь от того, как «теперь толкуют», а именно — «знание, говорят, есть обладание знанием — « » (197b), он предлагает заменить в ней - обладание, сложившееся состояние 1 на — тоже некое владение, имение, но связанное с добычей, приобретением 2.
Если знание, чем бы оно в остальном ни было, определяется тем, что может приобретаться (например, ему можно обучиться — или же — прийти к нему, как составляют мнение в результате внутреннего разговора души с самой собой, — или же — отыскать его, открыть, поймать как бы охотясь за ним, если воспользоваться излюбленным платоновским образом), то в одном смысле я его, конечно, имею, в другом же, — только содержу (храню в уме — — 198d8), как хозяин содержит голубей в голубятне. Знающий не совпадает со своим знанием. Обладать знанием и привести его на ум, ввести в дело — разные вещи. Феодор владеет арифметикой, но арифметика не состояние его души 3. Он умеет “взять” те или иные части арифметики, “передать” их другим (обучить), оставить без внимания и забыть и потом “изучить” снова, “поймать” то, что скрывалось в том, чем он владел, но ускользало из-под рук (как например, теорема о несоизмеримых, которую привел Теэтет в начале разговора). Иными словами, как раз обучение, разыскания, охота, исследование выходят теперь на первый план в определении знания. Мы помним, с вопроса о том, что значит учиться, и начался весь разговор. И с самого начала Сократ заметил, что учиться значит становиться мудрее, в том, чему учишься. Это-то, — а вовсе не просто истинное мнение, не важно как полученное,— и определяется теперь как знание, определяется нарочито некорректной формулой: знать значит приобретать знание.
Когда знающий арифметику или грамматику, считает или читает, соответственно, он как бы одновременно и владеет знанием, и тут же припоминает его, узнает заново, бывает и ошибется. Знанию, видимо, вообще присуще это постоянное, более быстрое или требующее изрядного времени, приобретение, своего рода новое обучение или, добавим от себя, припоминание 4. Поэтому мы можем одновременно и обладать знаниями (в возможности, как скажет Аристотель) и не знать (на деле), поэтому-то мы и промахиваемся, ошибаемся, составляем ложное мнение.
Итак, мы снова убедились в возможности ложного мнения. И снова готовы согласиться с Теэтетом, что «знание есть истинное мнение». Но беда в том, что мы-то, со стороны, предположив схему истинного и ложного мнений, нашли возможность их различения, для самого же ложного мнения обнаружить в самом себе свою ложность невозможно. Когда мы ошибаемся и схватываем в нашей умственной голубятне не ту “птицу”, мы-то как раз и не ведаем — и ни по каким внутренним признакам не сможем распознать, — что промахнулись. Ведь ложное мнение и состоит в том, что я, не зная, полагаю, что знаю. С какой же стати мне вдруг допускать, что я не знаю того, что не только считаю знаемым, но что и в самом деле распознаю как знакомый вид существующего (вовсе не как мое проблематичное понятие о существующем). Каково выводить людей из этого состояния души, Сократ испытал на собственной шкуре 5.
Ложных мнений, как водится, пруд пруди, вопрос теперь в том, как же, не будучи богами, отличить их от истинных. Говоря: «знание есть истинное мнение», — мы высказываем, вообще говоря, тавтологию, поскольку не указываем критерия истинности, присущего самому знанию. Если бы мы знали, что такое истинное мнение, тогда ничего не стоило бы определить и ложное мнение, но из определения мнения нет пути к различению истинного и ложного мнения.
Кроме того, повсюду славятся мудрецы-риторы. Их искусство не в том чтобы обучить знанию, они, словно пользуясь этой внутренней неопределенностью формы мнения относительно истины и лжи, убеждают () и заставляют принять мнение, какое им хочется ( ) (201а).
Мнение, стало быть, не может быть формой знания, поскольку эта форма сама по себе не позволяет отличить ложного мнения от истинного.
__________
1 Вспомним “состояние души”, которое умеет де менять софист.
2 Не трудно заметить, что во-первых, знание определяется таким образом через знание, а, во-вторых, если в знание входит его приобретение, в саму его суть входит незнание.
3 Хотя, конечно, и этот аспект — знание как “хексис-состояние” нуждается в специальном рассмотрении. В конце концов, Платон ведь описывает философское состояние души, вне которого вроде бы нет никакой философии.
4 Нам незачем пускаться в орфические мифы, чтобы уловить, как это платоновское припоминание принадлежит самому существу знания. Первым же открытием простейшей вещи мира дано уже все. Единица содержит в себе все числа и величины, слово — весь язык. Само сущее есть память о мире, и в нем, а не в потусторонних путешествиях души, обретается память обо всем.
5 И что если схожую участь переживает и наш внутренний Сократ? Ведь это только кажется, что знание вещь нейтральная, и далеко не в нем одном дело. Ложное мнение есть состояние души, с ним связана вся наша жизнь, быть может переживаемая как успешная и благополучная...
- Войдите, чтобы оставлять комментарии