Педагог ШДК. Наш мысленный разговор с «Проппом-Осетинским» прерывают два персонажа: Поэт-читатель и Литературовед-теоретик.
Поэт. Мне кажется, что неверно мыслить диалог как спор несовместимых позиций. Каждую из позиций следует рассматривать как внутренний диалог «Я» с моим «вторым Я».
Второе «Я» Читателя-поэта – это Литературовед-теоретик. Теоретик сразу явлен во внутренней речи Поэта, во внутренней речи Читателя ( читающего как Поэт). Поэт пишет пропусками, ритмами, многоточиями, рифмами, строфами, идеями, пред-понятиями. Он пишет(сочиняет) корнями будущих теоретических понятий: перипетиями, масками, котурнами, узнаваниями, амеханиями. Литературоведу-теоретику остается только довести их «до ума» – до теоретического, обоснованного, расчлененного ума.
Второе «Я» Теоретика- литературоведа – Поэт. Минуя многочисленные варианты перипетий, узнаваний – литературовед оказывается способным сразу читать саму перипетию, само узнавание, саму рифму, сам пропуск (эллипсис). Но это то, что звучало (стояло перед глазами) Поэта ( или Сказителя, впервые сочиняющего сказку, преодолевая временной, мертвящий, «хронический» ритм ритуала инициации и создавая сказочную композицию.) Это – суть произведения. Это у теоретиков – образ начала теоретизирования, образ понятия. Поэты и Сказители создают отдельные неповторимые произведения. А Литературоведы-теоретики создают неповторимые понятия-произведения (диалогические понятия).
Теоретик. Поэт стремится трактовать Литературоведа ( скажем, Проппа) только как Поэта. При этом исчезает голос Проппа, как особенный голос «чистого» Теоретика, озабоченного не удержанием собственной интонации читателя сказки, а рассматривающего произведение культуры как объект теоретического анализа, исследования, в широком смысле – познания. Тогда отдельное произведение (волшебная сказка, например) оказывается важным как представитель определенного жанра. Возникают научные проблемы изучения этого жанра с точки зрения его структуры и с точки зрения его становления. Задача чтения и понимания замысла отдельного произведения здесь, кажется, с необходимостью снимается.
Поэт. Но разве свои теоретические идеи Литературовед Пропп получает методом эмпирического обобщения, поисками того общего, что имеется у различных «представителей» одного и того же жанра? Разве метод Теоретика не предполагает априорного конструирования идеальных форм («мегасказки Проппа»), предшествующих ( в мысли Литературоведа) частным «примерам»? И разве доказательность мышления Литературоведа связана с «подведением фактов под понятие», а не с развертыванием красивой, внутренне непротиворечивой теории – идеальной картины, идеальной формы – «лучшей» сказки, «лучшей» трагедии, с которой должны сообразовываться «примеры»?
Теоретик. Мне кажется, что Вы, уважаемый Поэт, путаете две разные вещи.
Первое. Литературовед, рассматривая произведение как явление историко-культурного ряда, как представителя своего жанра, исследует этот жанр. Как он устроен? Каково его происхождение? В этом случае Теоретик работает отнюдь не только методом эмпирического обобщения, сравнивая разные произведения одного жанра в поисках формально-общего.
Литературовед, конечно же, выдвигает априорные гипотезы, которые потом доказывает – и развитием теории, и – подведением фактов под понятие ( а это возможно только как следствие развития теории).
Литературовед выдумывает впервые, создает теоретические определения. Их нет в самом произведении, они – результат работы мышления, построения идеальных моделей действительности. В этом смысле Теоретик, как и Поэт – творец идеального. Но не «идеального художественного произведения», не поэтического слова, а теоретической модели, живой схемы ( фигуры, формы), в которой, конечно, можно ( поэтическим взором) увидеть «образ мира, в слове явленный». И здесь можно согласиться: при создании идеальных миров – теоретических моделей (схем, форм, фигур) – необходимо творческое воображение. Но – воображение ученого.
Второе. Литературовед рассматривается Поэтом как идеальный Читатель отдельного произведения. Изначально в основе творчества Литературоведа лежит некая внутренне-речевая форма, интонация «идеального Читателя» которая и выражается в теории. Говоря словами Поэта, Литературовед видит «очами разума» поэтическую форму, относится к ней как «идеальный Читатель», наслаждается тем, «как сделано» произведение, читает форму и попадает – воображением идеального читателя – в форму, построенную автором. Попадает в перипетию, в ситуацию трагической амехании, испытывает катарсис, наслаждается точной рифмой или перебивкой ритма, удивляется пропущенным строфам. А затем, сдвигая свое поэтическое сознание ( со-бытие с формой произведения) – в область теоретического мышления, литературовед выстраивает теорию, обосновывая свое прочтение формы произведения.
Вот здесь я не согласен с Поэтом (Читателем). Так Литературовед не работает. Так действует «идеальный Читатель», Читатель-поэт, Критик-эссеист.
Во втором смысле слова «Поэт» (не создатель «мира впервые», а тот, кто удерживает свою читательскую интонацию, кто «читает форму»). Литературовед – не Поэт, не Литературный критик, не Эссеист. И это можно доказать «методом Проппа», сопоставив работу разных литературоведов.
Первый ученик.. День заканчивается. И нам пора завершать этот острый спор. А диалог Поэта и Литературоведа мы предлагаем продолжить Идеальному Читателю нашей книги. Или – читателю реальному. Присоединяйтесь, господа!
- Войдите, чтобы оставлять комментарии