IV

Итак, «культура логики» (философски осмысленный ответ на вопрос – что означает мыслить культурно?) в противоположность науке логики (научному изложению логики) предполагает:

(1) Сознательное пред-полагание идеального (и реального) домысливающего читателя (философского соавтора). Поэтому философское произведение здесь целеосознанно строится именно по законам «произведения» (культуры). Логика осуществляется в таком произведении не как логически замкнутая – в идеале – система, во взаимопревращении дедуктивного вывода и – топологически одновременной связи понятий (см. логику Гегеля), но как инициирование иного – читательского – полностью ответственного – мышления. Это есть сдвиг от мышления, основательного в своих дедуктивных сцеплениях (Гегель), – к мышлению, основательному и ответственному логически… только в своих началах – в обосновании начала культурного мышления. А дальше – «как Бог на душу положит» (впрочем, тогда Бог положит на душу… действительно творческое мышление – мышление, творящее логику…).

Это начало фиксируется теперь как континуум (диалог) начал (1); как «трансдукция» начал (2); как работа мысли в сопряжении: «логика – иная логика»; «логика – внелогическое бытие»… (3). Таким образом, это не просто начало логики, но вполне развернутая и логически ответственная логика начала. Закон заторможенного и развернутого начала (основания и – первого момента) мышления и бытия – в их взаимообосновании – вот смысл «культуры логики». Смысл парадоксальной логики «мира впервые». Мысль, обосновывающая онтологический смысл культуры, культурна только тогда, когда (о чем бы она ни была, и что бы она ни начинала) она основательна в точке своего начала («до…» и «уже…»), то есть когда она логична в отношении начала к самому себе; во взаимопереходе «закона тождества» и «закона достаточного основания»… В этом смысле философское произведение подобно произведению художественному есть начало и кристаллизованная форма общения различных всеобщих (то есть особенных) субъектов мышления, различных разумов, существующих и существенных лишь «на грани» своего бытия, в споре между собой, во взаимообосновании.

Но в этом обращении к началу культура логики не только обосновывает, но и переосмысливает, «трансдуцирует» самое себя, порождает иную логику.

(2) Логика, развиваемая не в научной (систематической) форме, но в форме культуры, предполагает, следовательно, некую ответность и вопросительность моего авторского мышления (как его логическую характеристику). Форма культурной логичности мышления состоит в том, что между фрагментом «А» и фрагментом (утверждением) «Б» моего философского мышления (движения мысли) предполагается некая пустота, лакуна, мысленно (где?) заполняемая ответом, или вопросом, или аргументацией того предполагаемого слушателя, оппонента, иного разума, к которому я обращаюсь, с которым я (явно или неявно) логически общаюсь (что и означает – я мыслю логично…). Это – мышление на грани с иным мышлением, это логика незаполняемых, но пред-полагаемых зияний. Конечно, эти предполагаемые вопросы и ответы могут быть встроены в мою логику («прямая» форма диалога), но лакуны все равно остаются, как некие молчания, запинки, вслушивания перед предполагаемыми, все равно – неожиданным («смотрите, что он надумал?») ответом или вопросом, пусть своим собственным, к самому себе обращенным.

Мое мышление культурно (и философски осмысливает свою культурность), когда оно способно постоянно развивать бесконечные потенциальные резервы не только моей собственной, но и иной логики – логики моего потенциального «читателя», иного Разума, скажем разума нововременного, разума гносеологического.

Мыслить культурно не означает просто «допускать» возможность иного (всеобщего в своей «инаковости») мышления, но требуется постоянно вслушиваться в иное мышление; то есть мыслить не «значениями», но смыслами, то есть в осознании вопросо-ответности – вопросительности всех моих логически обоснованных утверждений (понятий).

(3) Культура логики – логики философского произведения, логики творчества логики (в том же, к примеру, смысле, в каком мы говорим о «стихо-творении») – предполагает – причем одновременно и в том же отношении – абсолютную логическую завершенность, законченность, замкнутость «на себя» – в «слово сплочены слова…» – этого философского произведения и вместе с тем его незаконченность, открытость, поскольку произведение есть «эйдос» общения с потенциальным читателем и поэтому предполагает неожиданность, случайность, неповторимость каждого нового общения. Эту особенность нашей логики (ее логической формы) мы обычно называем «энигматизмом» (от «энигмы» – загадки) в противоположность – или в «дополнительность» – к идее логической системности. Но тогда и «проверяется» культура (или, скажу мягче, – культурность…) мышления совсем не так, как должна – по мысли – проверяться истина научная («соответствие понятия – действительности»), и даже не так, как в философском переворачивании такого критерия истинности («соответствие действительности – понятию» – ср. Гегель). И в этом отношении культура логики скорее аналогична художественному произведению (дело в том, что в произведении искусства особенности произведений культуры реализуются наиболее явно, что, впрочем, еще не означает – наиболее глубоко…). Истинность философского произведения, или, может быть, точнее, – его всеобщая логическая действенность, способность углублять общение логик и разумов, «удостоверяется», во-первых, возможностью вернуть мысль слушателя к абсолютному началу мысли, «переиграть» заново всеобщую историю мысли, но уже на свой – читательский – лад; и, во-вторых, возможностью актуализировать ту потенцию бесконечно-возможного бытия, что предположена автором данной философской книги. И – возможностью актуализировать иной (свой собственный) голос, логически культурно (то есть всеобще) отвечающий на авторскую мысль…

Культура логики состоит не в том, чтобы продемонстрировать читателю, образумить читателя, как ему надлежит правильно (научно) мыслить, как возможно нечто знать… Культура логики состоит в том, чтобы затормозить и углубить собственное неповторимое начало читательского мышления – мышления, направленного на осмысление и актуализацию нового, до сих пор еще не бывшего (и – невозможного) бытия впервые… Синтаксис этой фразы многозначен. Кто должен обладать этой логической культурой? Автор философской книги, чтобы (сознательно) затормозить мысль читателя? Или – читатель, чтобы смог (интуитивно?) затормозить и углубить начало собственной мысли? Или – это культура изначального диалога между автором и читателем? Или – каждый раз это та же культура, но совсем в ином повороте, смысле?

В такой развилке оборву свое Заключение…

Это Заключение – сжатый набросок, конспект некой возможной философской логики культуры. Конспект должен быть – по замыслу – развернут и обоснован в будущей книге. Сейчас, на острие «двух введений», я только наметил первоначальную перспективу формирования такой – будущей – логики.

Впрочем, сама форма «конспекта еще не написанной книги» здесь в какой-то мере логически оправдана.

Так я удерживаю трудный баланс между исходной философской интуицией, назревающей в уме современных читателей, и – строгой, развернутой логической культурой профессионально философского изложения. Думаю, что такое неустойчивое равновесие насущно предполагаемой «логике – начала – логики» по самой ее природе.

Конечно, все сказанное отнюдь не означает, что в намечаемой книге, если она будет написана, для такого баланса не найдется другого оправдания и другой логической формы…

Но это – в будущем.