Поэтому история классического образования противоположна в этом отношении истории образования в обществах Ближнего Востока, представляющих нам самые характерные типы культурных писцов, будь то египетские, месопотамские или сирийские писцы; мы, евреи и христиане, находим ей созвучие в книгах Премудрости Ветхого Завета, особенно в книге Притчей, этом учебнике нравственности для совершенного чиновника, афоризмы которой сводят воедино традиционную мудрость, жившую в культурной среде царских писцов Иудеи и Израиля (X — VII вв.) 5.
Конечно, эти «культуры писцов» принимали во времени и в пространстве очень разнообразные формы, но для нашей цели достаточно будет общего их определения с двух точек зрения — техники и морали. С точки зрения техники, они сосредоточены на писаном тексте: писец, собственно говоря, — это тот, кто овладел секретами письма. Известно, какова была сложность, а, следовательно, и трудность в употреблении различных систем письма, применявшихся как в Египте, так и в Месопотамии, поскольку в них сосуществовали элементы с иероглифическим, слоговым и буквенно-звуковым значением, не говоря уже о дополнительных сложностях, которые создавало в Египте одновременное использование различных типов письма (иероглифического и иератического, а впоследствии демотического), а в Месопотамии употребление в одной и той же культурной среде разных языков (шумерского и аккадского, а позднее арамейского). Замечательно, что египетский иероглиф sesh, «писец», воспроизводит принадлежности для письма: калам, сосуд с водой, палетку с двумя чашечками — одна для черных, другая — для красных чернил. По-еврейски писец называется söpher — слово, которое, как и sepher, «книга», происходит от säphar — «писать, считать».
По общественному положению писец — чиновник. Свое владение письмом он ставит на службу администрации — в Египте в основном царской администрации, а в Месопотамии сначала, видимо, администрации жреческой, но вскоре и царской. В этом прежде всего (в двойном смысле — первоначальности и неизменной первостепенности) роль восточного писца: вопреки гипотезам, милым сердцу историков-романтиков, можно считать установленным, что письмо было изобретено и первоначально использовалось не для того, чтобы запечатлеть теологические и метафизические учения, а для практических надобностей счета и управления 6. Лишь в ходе дальнейшего развития оно выйдет за рамки этих утилитарных задач, чтобы найти себе более благородное применение на службе истории или отвлеченной мысли. Но даже тогда восточный писец останется человеком, который главным образом ведет счета, содержит в порядке архивы, составляет приказы, способен получать их в письменном виде и потому, естественно, ответствен за их исполнение.
В силу этого писцы по отношению к простонародью — крестьянам и ремесленникам — выступают, с политической и социальной точки зрения, как господствующий класс, который, возвышаясь над сплошной массой угнетенных, более или менее прямо причастен к осуществлению власти. Несомненно, многим из них доставалась лишь крохотная частичка этой власти, но система абсолютной централизованной монархии каждому оставляет свой шанс, поскольку заслуги вольны проявляться, а милости — изливаться. Всякий писец мог лелеять надежду, что в один прекрасный день он получит доступ к высшим должностям (по крайней мере, теоретически, так как осуществлялась эта надежда, разумеется, редко: не все солдаты Наполеона становились маршалами!). Это характерная черта монархии восточного типа 7, с которой мы вновь встретимся на заключительном этапе развития классической культуры, столкнувшись с бюрократией поздней Римской Империи *.
Именно поэтому восточные общества придавали такое значение образованию — средству преуспевания, возможности для ребенка проникнуть в этот привилегированный класс. Египетские литературные тексты в особенности живо донесли до нас эту кастовую гордость писцов. В царствование IX или X династии (2240 — 2060) писец Ахтой, желая поощрить своего сына Пепи к неблагодарному изучению грамоты, сатирически рисует перед ним тысячи тягот, ожидающих ремесленника, и противопоставляет им счастливый удел писца, благородство этого первого среди ремесел. Аналогичное поучение дошло под именем Аменемопе, начальника царской канцелярии при Рамсесе II (1298 — 1232). Эти тексты стали классическими: они дошли до нас в виде
* Термины Haut-Empire и Bas-Empire {Ранняя Империя и Поздняя Империя) во французском языке за последний век существенно изменили свое значение: в словаре Littre (II, 1874 г.) для первого приведены хронологические рамки от Августа до падения Западной Империи (476 г.), для второго — от падения Рима до падения Константинополя. Grand Larousse (I, 1982) дает для второго термина рамки от смерти Александра Севера (235) до падения Рима. У Марру они близки по значению к тому, что мы называем эпохой Принципата и Домината. — Прим. Переводчика.
«избранных отрывков» и долго оставались популярными, так глубоко были укоренены выраженные в них чувства 8.
Высокое понятие об искусстве писца символически выразилось в представлении, согласно которому письмо священно, происходит от бога, вдохновлено богом, находится под покровительством бога— в Египте, например, Тота, а в Месопотамии — Набу, сына бога мудрости Эа 9.
____________
5 О Книге притчей как «зеркале писцов» мне достаточно отослать к кратким указаниям А. Moret, Histoire de l'Orient (=G. Glotz, Histoire Generale, I), 11, Paris, 1936, стр. 786. Это предпочтительнее, нежели утомительно подробная работа Dom Н. Duesberg, Les scribes inspires, [I], leLivre desProverbes, Paris, 1938.
6 О наиболее древних известных шумерских табличках (уровень ГУ в раскопках Урука): J. Jordan, Abhandlungen Академии Наук, Berlin, Phil-hist. Kl, 1932, 2, стр. 11-12; Α. Falkenstein, Archaische Texte aus Uruk, Berlin, 1936; V. Gordon Childe, L'Orient prehistorique, фр. перевод Paris, 1935, стр. 150: кажется весьма правдоподобным, что они относятся к храмовой администрации.
7 Об этом все еще плодотворном понятии «восточной монархии» см. важную книгу К. A. Wittfogel, Oriental despotism, Yale University Press, 1957; дискуссии, ею вызванные, и затронутые при этом вопросы хорошо осветил Р. Vidal-Naquet в своем предисловии к французскому переводу (Paris, 1964), появившемуся в Annales Е. S. С, 1964, стр. 531-549.
8 Enseignements d'Akhtoy (название неаутентичное: тот же текст обозначен, вслед за J. Maspero, Du genre epistolaire chez les Egyptiens de l'epoque pharaonique, Paris, 1872, под заглавием Satire des metiers) были переведены А. Егтап'ом, Die Literatur der Aegypter, Leipzig, 1923, стр. 100—105 (английский перевод А. Н. Blackman'a, London, 1927) под названием Die Lehre des Duauf; полное имя автора читается то Дуауф, сын Хети (или Ахти, Ахтоя), то Ахтой, сын Ду-ауфа.
Текст писца Аменемопе, Satire du Cultivateur, равным образом переведен Эрманом, ibid., стр. 246—247.
9 О богах — покровителях писцов: G. Gonteau, Manuel d'Archeobgie Orientale, I, Paris, 1927, стр. 232; A. Ernan, La Religion des Egyptiens, французский перевод Paris, 1937, стр. 81. К Тоту присоединяется богиня Сесхат. Писцы также почитают «героев», обожествленных коллег, как, например, знаменитого Инхотепа, министра и архитектора престарелого царя Дьезера, строителя ступенчатой пирамиды в Саккарахе (XXVIII век) или, позднее, Аменхотепа, сына Хапу, писца Аменофиса III (1405—1370): Ег-nan, ibid., стр. 372 — 373; Р. Gilbert, La naissance et la carriere du dieu Asclepios-Imouthes, диссертация, опубликованная в Брюсселе, 1929; W. R. Dawson, Amenophis, the son ofHapu, Aegyptus, VII (1926), стр. 122-138.
R. Labat обратил мое внимание на то, насколько интересен клинописный текст (Vorderasiatische Bibliothek, VII, 256, 18), где Ашпгурбанипал прославляет свое искусство писца не менее, чем свои завоевания. Он заявляет, что «превзошел в этом отношении всех царей — своих предшественников и может читать на камнях времен потопа и понимать таблички на темном шумерском и аккадском, что сделать тяжело». Он своей рукой написал (верить ли?) тексты собственной библиотеки, он велел изобразить себя на барельефе со стилосом за поясом.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии