Платон для нас здесь прежде всего основоположник культуры и образования, основанных на философии 4. Сам он, конечно, главное свое предназначение видел совсем не в этом и всю жизнь считал самым важным политическую деятельность. Такие насмешки судьбы нередко встречаются в истории. В замечательном VII письме 5, написанном около 353—352 года, когда Платону было 75 лет, есть волнующий рассказ о его юношеских мечтах и последующем разочаровании: «Когда-то, когда я был молод, я, как многие другие, намеревался, как только стану самостоятельным, посвятить себя политической деятельности»7. Это отнюдь не передовая психология: в IV веке, когда уже ломаются узкие рамки полиса и зарождается индивидуализм, который окончательно восторжествует в эллинистическую эпоху, когда учившиеся вместе с Платоном Аристипп и Антисфен объявляют себя «гражданами мира», Платон остается человеком античного полиса.
Среда, в которой он вырос, да и собственный его склад влекли его к идеалу предыдущего века, когда наивысшее достижение человеческой жизни видели в политической «доблести». Известно, что Платон отказался от этих устремлений ввиду окончательного поражения реакционной аристократии, к которой он принадлежал: его двоюродный брат Критий и его дядя Хармид, которые охотно посодействовали бы его карьере, исчезают с политической арены, скомпрометированные участием в тирании Тридцати (404 — 403) — попытке афинской консервативной партии восстановить свое владычество, пользуясь несчастным исходом Пелопоннесской войны. Демократия возрождается, и победа ее окончательна: вскоре на нее ложится ответственность за гибель Сократа (399). В новых демократических Афинах нет больше места для человека того круга и тех взглядов, какие были у Платона. Тогда он пытается найти себе применение в другом месте и в 398 году отправляется в Сиракузы, где как будто можно проще осуществить реформу управления, так как для этого нужно обратить в свою веру уже не тысячеглавую гидру — демос, а лишь одного человека8 — всемогущего «архонта Сицилии» Дионисия Старшего, тирана Сиракуз (413— 367)9. Но Дионисию нужны были льстецы, каким был, надо думать, Аристипп при дворе Дионисия II10, а вовсе не Ментор: первая поездка в Сиракузы оказалось неудачной и едва не закончилась для Платона трагически.
Тогда он решается ограничиться ролью частного лица и открывает Академию (387): мы видим, как неохотно он отрывается от реальных городов, чтобы уйти в теорию и в утопию; и, тем не менее, проблемы того же порядка продолжают занимать его, начиная с Государства (законченного в 375 году) вплоть до Законов (которые смерть, в 347 году, помешала ему закончить), и в промежутке в диалоге Политик. Более того, он так никогда и не примирится с ролью чистого теоретика; до самого конца он готов откликнуться на любой призыв к действию. Он еще два раза, в 367 11 и в 361 году12, возвращается в Сиракузы, чтобы возобновить те же попытки при сыне и преемнике Дионисия Старшего; однако вновь напрасно и подвергаясь такой же опасности. Позже он помогает советами сначала своему ученику и другу Диону свергнуть в 357 году Дионисия Младшего13, а потом в 353 — 352 Гиппарину и другим родственникам и друзьям Диона отомстить за его убийство 14.
В этом ему помогали его ученики, поскольку Академия не только философская, но и политическая школа, воспитывающая советников и законодателей к услугам государей или республиканских правительств. Плутарх15 сохранил для нас перечень государственных деятелей, которых Платон разослал таким образом по всему греческому миру: Дион Сиракузский; Пифон и Гераклид, освободители Фракии; Хабрий и Фокион, крупные афинские полководцы; Аристоним, законодатель Мегалополя в Аркадии, Формион Элейский, Менедем из Пирры, Евдокс Книдский, Аристотель из Стагиры; наконец, Ксенократ, советник Александра... Как ни длинен этот перечень, он, тем не менее, не полон, потому что нужно добавить к нему по крайней мере Калиппа, убийцу Диона Сиракузского, Клеарха, тирана Гераклеи Понтийской, и его врага Хиона; Евфрея, который был советником македонского царя Пердикки III, а потом стал в своем родном городе Орее на Эвбее поборником демократии и независимости16; Эраста и Кориска, правителей Асса и союзников Гермия Атарнейского, а может быть, и самого Гермия17. Иногда нам приоткрывается та таинственная связь, которая объединяла учеников Академии18, представлявшей собою нечто вроде братства специалистов-политиков, чья согласованная деятельность могла порой играть и в самом деле играла реальную роль в истории, например, во время возвращения Диона в Сиракузы в 357 году.19
Не следует слишком поспешно определять как архаический тот идеал, которому Платон подчинил свою деятельность и свое преподавание: конечно, он всецело определяется общим благом государства, однако мы далеки от эпохи Каллина или Тиртея; упор делается теперь не на военные доблести, а на гражданские добродетели политической жизни. Здесь следует привести замечательную страницу из Законов20, где Платон недвусмысленно дезавуирует воинский идеал древнего спартанского образования 6; значение этой страницы выступает особенно явственно, если вспомнить, что Тиртей в свое время, как и, с другой стороны, Ксенофан, противопоставлял этот идеал воина-патриота рыцарскому этическому идеалу индивидуального подвига21. Платон цитирует этот знаменитый отрывок, но с тем, чтобы его, в свою очередь, опровергнуть:
«Умереть в бою, не отступая ни на шаг, как говорил Тиртей, но на это вполне способны и наемники (как характерен в этом Платон для своего времени — для IV века, когда роль наемников становится преобладающей!) 7. А что такое эти наемники? По большей части, наглецы, воры, насильники: неразумные животные!»22 Настоящее поле деятельности для подлинной αρετή — уже не война с чужестранцами, а политическая борьба с ее восстаниями, заговорами, переворотами — всем тем, что обозначает многозначный и столь непереводимо греческий термин στάσις, который Платон противопоставляет здесь πόλεμος.
Более того, Платона меньше волнует массовая проблема воспитания гражданина, чем проблема воспитания специалиста, знатока политических дел, советника при государе или народного вождя в республике. Аристократический предрассудок?
Возможно, но также и поразительное предвосхищение того способа политического воздействия, который станет нормой, когда, после победы Македонии, абсолютная монархия установится во всем эллинизированном мире. Роль питомника государственных советников, которую играет Академия при Платоне, перейдет к стоической школе с самого начала эпохи эллинизма, при поколении диадохов: вспомним о роли Персея и Арата при дворе Антигона Гоната, Сфера при Птолемее Эвергете или Клеомена в Спарте. Такие повороты нередко встречаются в истории: то, что было пережитком безвозвратно ушедшего прошлого, оказывается одновременно вехой на пути в будущее.
_______________
- Войдите, чтобы оставлять комментарии