2.

Место риторики среди других наук и искусств. — «Технические» (основанные на приемах риторики) и «нетехнические» (основанные на объективных дан­ных) способы убеждения. — Три вида искусственных способов убеждения. — Риторика — отрасль диалек­тики и политики. — Пример и энтимема. — Анализ убедительного. — Вопросы, которыми занимается ри­торика. — Из чего выводятся энтимемы? — Опреде­ление вероятного. — Виды признаков. — Пример — риторическое наведение. — Общие места и частные энтимемы.

Итак, определим риторику как способность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета. Это не составляет задачи какого-нибудь другого искусства, потому что каждая другая наука может поучать и убеждать только от­носительно того, что принадлежит к ее области, как, например, врачебное искусство — относительно то­го, что способствует здоровью или ведет к болезни, геометрия — относительно возможных между величинами изменений, арифметика — относительно чисел; точно так же и остальные искусства и нау­ки; риторика же, по-видимому, способна находить способы убеждения относительно каждого данного предмета, потому-то мы и говорим, что она не ка­сается какого-нибудь частного, определенного клас­са предметов.
Из способов убеждения одни бывают «нетехни­ческие», другие же «технические». «Нетехнически­ми» я называю те способы убеждения, которые не нами изобретены, но существовали рань­ше [помимо нас]; сюда относятся: свидетели, пока­зания, данные под пыткой, письменные договоры и т. п.; «техническими» же [я называю] те, которые могут быть созданы нами с помощью метода и наших собственных средств, так что пер­выми из доказательств нужно только пользоваться, вторые же нужно [предварительно] найти.
Что касается способов убеждения, доставляемых речью, то их три вида: одни из них находятся в зависимости от характера говорящего, другие — от того или иного настроения слушателя, третьи — от самой речи. Эти последние заключаются в действи­тельном или кажущемся доказывании.
[Доказательство достигается] с помощью нравст­венного характера [говорящего] в том случае, когда речь произносится так, что внушает доверие к че­ловеку, ее произносящему, потому что вообще мы более и скорее верим людям хорошим, в тех же слу­чаях, где нет ничего ясного и где есть место коле­банию, — и подавно; и это должно быть не следствием ранее сложившегося убеждения, что говоря­щий обладает известными нравственными качествами, но следствием самой речи, так как несправед­ливо думать, как это делают некоторые из людей, занимающиеся этим предметом, что в искусстве за­ключается и честность оратора, как будто она пред­ставляет собою, так сказать, самые веские доказа­тельства.
Доказательство находится в зависимости от самих слушателей, когда последние приходят в возбужде­ние под влиянием речи, потому что мы выносим различные решения под влиянием удовольствия и не­удовольствия, любви или ненависти. Этих-то спосо­бов убеждения, повторяем, исключительно касаются нынешние теоретики словесного искусства. Каждого из этих способов в отдельности мы коснемся тогда, когда будем говорить о страстях.
Наконец, самая речь убеждает нас в том слу­чае, когда оратор выводит действительную или ка­жущуюся истину из доводов, которые оказываются в наличности для каждого данного вопроса.
Поскольку доказательства осуществляются имен­но такими путями, то, очевидно, ими может пользо­ваться только человек, способный к умозаключениям и к исследованиям характеров, добродетелей и страс­тей — что такое каждая из страстей, какова она по своей природе и вследствие чего и каким образом появляется, — так что риторика оказывается как бы отраслью диалектики и той науки о нравах, которую справедливо назвать политикой. Вследствие этого-то риторика и принимает вид политики и люди, считаю­щие риторику своим достоянием, выдают себя за по­литиков, по причине ли невежества, или шарлатан­ства, или в силу других причин, свойственных человеческой природе. На самом деле, как мы говорили и в начале, риторика есть некоторая часть и подобие диалектики и та и другая не есть наука о каком-ни­будь определенном предмете, о том, какова его при­рода, но обе они — лишь методы для нахождения доказательств. Итак, мы, пожалуй, сказали доста­точно о сущности этих наук и об их взаимных от­ношениях.
Что же касается способов доказывать действительным или кажущимся образом, то как в диалек­тике есть наведение, силлогизм и кажущийся силло­гизм, точно так же есть и здесь, потому что пример есть не что иное, как наведение, энтимема — сил­логизм, кажущаяся энтимема — кажущийся силлогизм. Я называю энтимемой риторический силло­гизм, а примером — риторическое наведение: ведь и все ораторы излагают свои доводы, или приводя примеры, или строя энтимемы, и помимо этого не пользуются никакими способами доказательства.
Так что если вообще необходимо доказать что бы то ни было путем или силлогизма, или наведения (а это очевидно для нас из «Аналитики») ³, то каждый из этих способов доказательства непременно со­впадет с каждым из вышеназванных.
Что же касается различия между примером и эн­тимемой ⁴, то оно очевидно из «Топики», так как там ранее сказано о силлогизме и наведении: когда на основании многих подобных случаев выводится заключение относительно наличности какого-нибудь факта, то такое заключение там называется наведением, здесь — примером. Если же из наличности какого-нибудь факта заключают, что всегда или по большей части следствием наличности этого факта бывает наличность другого, отличного от него факта, то такое заключение называется там силлогизмом, здесь же энтимемой.
Очевидно, что тот и другой род риторической ар­гументации имеет свои достоинства. Что мы говорили в «Методике» ⁵, то мы находим также и здесь: одни речи богаты примерами, другие — энтимемами; точно так же и из ораторов одни склонны к примерам, другие — к энтимемам. Речи, наполнен­ные примерами, не менее убедительны, но более впе­чатления производят речи, богатые энтимемами. Мы будем позднее говорить о причине этого, а также и о способе, как нужно пользоваться каждым из этих двух родов доводов. Теперь же определим точнее самую их сущность.
Убедительное должно быть таковым для какого-нибудь известного лица, и притом один род убе­дительного непосредственно сам по себе убеждает и внушает доверие, а другой род достигает этого потому, что кажется доказанным через посредство убедительного первого рода; но ни одно искусство не рассматривает частных случаев: например, меди­цина рассуждает не о том, что полезно для Сократа или для Каллия, а о том, что полезно для человека таких-то свойств или для людей таких-то; такого рода вопросы входят в область искусства, частные же случаи бесчисленны и недоступны знанию. По­этому и риторика не рассматривает того, что явля­ется правдоподобным для отдельного лица, напри­мер для Сократа или Каллия, но имеет в виду то, что убедительно для всех людей, каковы они есть. Точно так же поступает и диалектика; это искусство не выводит заключений из чего попало (ведь и сумасшедшим кое-что кажется убедительным), но только из того, что нуждается в обсуждении; подобно этому и риторика имеет дело с вопросами, о которых обыч­но советуются.
Она касается тех вопросов, о которых мы совещаемся, но относительно которых у нас нет строго определенных правил, и имеет в виду тех слушате­лей, которые не в состоянии охватить сразу длинную нить рассуждений или вывести заключения издалека. Мы совещаемся относительно того, что, по-ви­димому, допускает возможность двоякого решения, потому что никто не совещается относительно тех вещей, которые не могут, не могли и в будущем не могут быть иными, раз мы их понимаем как тако­вые, — не совещаемся потому, что это ни к чему не ведет.
Делать заключения и выводить следствия можно, во-первых, из того, что раньше было уже доказано силлогистическим путем, а во-вторых, из положе­ний, не доказанных ранее путем силлогизма и нуж­дающихся поэтому в подобном доказательстве, так как иначе они не представляются правдоподобны­ми; в первом случае рассуждения не удобопонятны вследствие своей длины, потому что судья ведь предполагается человеком заурядным, а во втором они не убедительны, потому что имеют своим ис­ходным пунктом положения не общепризнанные или неправдоподобные. Таким образом, энтимема и пример необходимо должны быть: первая — силлогиз­мом, второй — наведением касательно чего-нибудь такого, что вообще может иметь и другой исход. И энтимема, и пример выводятся из немногих поло­жений; часто их бывает меньше, чем при выведении первого силлогизма, потому что, если которое-ни­будь из них общеизвестно, его не нужно приводить, так как его добавляет сам слушатель, например, для того, чтобы выразить мысль, что Дорией ⁶ побе­дил в состязании, наградой за которое служит венок, достаточно сказать, что он победил на Олим­пийских играх, а что наградой за победу служит ве­нок, этого прибавлять не нужно, потому что все это знают.
Есть немного необходимых положений, из кото­рых выводятся риторические силлогизмы, потому что большая часть вещей, которых касаются споры и рассуждения, могут быть и иными [сравнительно с тем, что они есть], так как люди рассуждают и размышляют о том, что бывает объектом их дея­тельности, а вся их деятельность именно такова: ничто в ней не имеет характера необходимости, а то, что случается и происходит по большей части, непременно должно быть выведено из других по­ложений подобного рода, точно так же, как необ­ходимое по своей природе должно быть выведено из необходимого (все это известно нам также из «Аналитики») ⁷. Отсюда ясно, что из числа тех по­ложений, из которых выводятся энтимемы, одни имеют характер необходимости, другие — и такова большая часть их — характер случайности; таким образом, энтимемы выводятся из вероятного или из признаков, так что каждое из этих двух по­нятий необходимо совпадает с каждым другим из них.
Вероятное — то, что случается по большей час­ти, и не просто то, что случается, как определяют некоторые, но то, что может случиться и иначе; оно так относится к тому, по отношению к чему оно вероятно, как общее к частному.
Что касается признаков, то одни из них имеют значение общего по отношению к частному, другие — частного по отношению к общему; из них те, которые необходимо ведут к заключению, называются явными доказательствами; те же, которые не ведут необходимо к заключению, не имеют названия, которое соответствовало бы их отличительной черте.
Необходимо ведущими к заключению я называю те признаки, из которых образуется силлогизм. От­сюда-то подобный род признаков и называется яв­ным доказательством, ибо когда люди думают, что сказанное ими может быть опровергну­то, тогда они полагают, что привели TEKJlfpiOV как нечто доказанное и поконченное, потому что в древ­нем языке ХЁЩар и ПёрОС, значат одно и то же ⁸.
Из признаков одни имеют значение частного по отношению к общему, как, например, если бы кто-нибудь назвал признаком того, что мудрецы спра­ведливы, то, что Сократ был мудр и справедлив. Это — признак, но он может быть опровергнут, да­же если сказанное справедливо, потому что он не может быть приведен к силлогизму. Другой род признаков, например, если кто-нибудь скажет, что такой-то человек болен, потому что у него лихорад­ка, или что такая-то женщина родила, потому что у нее есть молоко, — этот род признаков имеет ха­рактер необходимости. Из признаков один этот род есть TEK|J,fpiOV, потому что он один не может быть опровергнут, раз верна [посылка]. Признак, идущий от общего к частному, например, если кто-нибудь считает доказательством того, что такой-то человек страдает лихорадкой, тот факт, что этот человек час­то дышит; это может быть опровергнуто, если даже верно это утверждение, потому что иногда прихо­дится часто дышать человеку и не страдающему ли­хорадкой.
Итак, мы сказали, что такое вероятное, признак и примета, и чем они отличаются друг от друга; более же подробно мы разобрали вопрос как об этом, так и о том, по какой причине одни доказательства не выведены, а другие выведены по правилам силлогизма, — в «Аналитике» ⁹. Мы сказа­ли также, что пример есть наведение, и объяснили, чего касается это наведение: пример не обозначает ни отношения части к целому, ни целого к части, ни целого к целому, но части к части, подобного к подобному, когда оба данных случая подходят под одну и ту же категорию случаев, причем один из них более известен, чем другой; например, [мы предполагаем], что Дионисий, прося себе вооружен­ной стражи, замышляет сделаться тираном, на том основании, что ранее этого Писистрат, замыслив сделаться тираном, потребовал себе стражу и, получив ее, сделался тираном; точно так же посту­пил Феаген Мегарский ¹⁰ и другие хорошо известные нам люди; все они в этом случае делаются приме­рами по отношению к Дионисию, о котором мы хо­рошенько не знаем, точно ли он просит себе стра­жу именно для этой цели. Все приведенные случаи подходят под то общее положение, что, раз человек просит себе стражу, он замышляет сделаться ти­раном.
Мы сказали, таким образом, из чего составляются способы убеждения, кажущиеся аподиктическими. Между энтимемами есть одно громадное различие, совершенно забываемое почти всеми исследователя­ми, оно — то же, что и относительно диалектиче­ского метода силлогизмов; заключается оно в том, что одни из энтимем образуются согласно с риторическим, а также с диалектическим методом силлогиз­мов, другие же — согласно с другими искусствами и возможностями; из которых одни уже существуют в законченном виде, а другие еще не получили полной законченности. Вследствие этого люди, пользующиеся ими, сами незаметно для себя, пользуясь ими больше, чем следует, выходят из сво­ей роли простых ораторов. Сказанное нами станет яснее, если мы подробнее разовьем нашу мысль. Я говорю, что силлогизмы диалектические и риторические касаются того, о чем мы говорим общими мес­тами — топами; они общи для рассуждений о справедливости, о явлениях природы и о многих других, отличных один от другого предметах: таков, например, топ большего и меньшего, потому что оди­наково удобно на основании его построить силлогизм или энтимему как относительно справедливости и яв­лений природы, так и относительно какого бы то ни было другого предмета, хотя бы эти предметы и были совершенно различны по природе. Частными же я называю энтимемы, которые выведены из посылок, относящихся к отдельным родам и видам явлений; так, например, есть посылки физики, из которых нельзя вывести энтимему или силлогизм относительно этики, а в области этики есть другие посылки, из которых нельзя сделать никакого вывода для физики, точно так же и в области всех [других наук]. Те [энтимемы первого рода, то есть], не сделают человека сведущим в области какой-нибудь частной науки, потому что они не касаются какого-нибудь определенного предмета. Что же касается энтимем второго рода, то чем лучше мы будем выбирать посылки, тем скорее незаметным образом мы образуем область науки, отличной от диалектики и риторики, и если мы дойдем до основных положений, то будем иметь перед собой уже не диалектику и риторику, а ту науку, основными положениями которой мы овладели. Большая часть энтимем выводится из этих частных специальных положений; из топов их выво­дится меньше.
Теперь точно так же, как и в «Топике» ¹¹, нам нужно рассмотреть виды энтимем, а также топы, из которых их нужно выводить. Видами я называю посылки, свойственные каждому отдельному роду предметов, а топами — посылки, одинаково общие всем предметам.
Итак, поговорим сначала о видах. Предваритель­но же рассмотрим роды риторики, чтобы, определив число их, разобрать элементы и посылки каждого из них в отдельности.
____________
³ ...это очевидно для нас из «Аналити­ки»... — Первая аналитика 2. 23,24.
⁴ Что же касается различия между примером и энтимемой, то оно очевидно из «Топики»... — Топика 1. 10.
⁵ Что мы говорили в «Методике»... — «Методика» — несохранившееся сочинение Аристо­теля, состоявшее, по Диогену Лаэртскому (5. 23), из восьми книг.
⁶ Дорией — атлет, неоднократный победи­тель Олимпийских, Истмийских, Пифийских и Немейских игр. Подробный рассказ о нем сохранил Павсаний (6. 7,2).
⁷ ...все это известно нам также из «Ана­литики» — Первая аналитика 1. 8,13—14.
⁸ ...в древнем языке зна­чат одно и то же. — Греч. означает «знак», «признак», но также «конец», «предел».
⁹ ...другие выведены по правилам силлогизма, — в «Аналитике». — Первая аналитика 2. 27.
¹⁰ Дионисий. — Имеется в виду Дионисий Старший, тиран Сиракуз (431—367 гг. до н. э.). Писистрат — афинский тиран (561/560—528 гг. до н. э.). Феаген — тиран г. Мегары (VI в. до н. э.).
¹¹ Теперь точно так же, как и в Топике»... — Топика 1. 1,14.