ΙΙ.

Итак, о том, что касается значения, которое присуще каждому из чувственных восприятий, сказано выше. А вот (что касается) тела, (а именно) в каких органах чувств от природы возникает (каждое из чувственных восприятий), то тут некоторые проводят исследование согласно составным частям тел. И так как они затрудняются свести к четырем (элементам) пять существующих (чувственных восприятий), то они и спорят по поводу этого пятого. И все считают, что зрение от огня (τήν δψιν πυρός), потому что не понимают причину этого претерпевания. Ведь (им) кажется, что огонь сияет, когда глаз испытывает давление и совершает движение. А такое обычно бывает в темноте или же когда веки сомкнуты, ибо и тогда наступает темнота.
Впрочем, здесь возникает и другое затруднение. Ведь если невозможно, чтобы человек, когда он не воспринимает и не видит, пребывал в неведении (относительно этого), то, следовательно, глаз обязательно должен видеть самого себя. Так почему же такое не случается с находящимся в состоянии покоя (глазом)? Причину же этого, а также затруднения, будто зрение есть огонь, нужно постичь вот откуда. Ведь (все) гладкое естественным образом в темноте блестит, правда, не излучает при этом свет, и у глаза так называемая черная часть и середина гладкие. Когда глаз приходит в движение относительно этого (т. е. зрачка), кажется, будто бы вследствие соединения одно становится двумя. Такое достигается быстротой движения, так что кажется, будто зрение и созерцаемое разное. Поэтому (такого) не случается, когда (движение) происходит медленно и в темноте. Ведь гладкое в темноте естественным образом блестит, как, например, головы каких‑то рыб или черная жидкость, которую выделяет сепия, а если глаз перемещается медленно, то не создается впечатления, будто зрение и созерцаемое одновременно есть и одно и два. Таким образом, глаз сам созерцает себя, словно в отражении (έν τη ανακλάσει). Поскольку если бы (зрение) было огнем, как говорит Эмпедокл и как написано в Тимее, и видеть (можно было) благодаря исходящему, словно из светильника, свету, то почему зрение не смогло бы видеть и в темноте? А говорить, что в темноте исходящее (зрение) гаснет, как говорится в Тимее, значит говорить бессмыслицу. Ибо что такое затухание света? Ведь гаснет от влаги или холода горячее или сухое, например огонь в углях или пламя, из чего ни то, ни другое, как кажется, не присуще свету. Стало быть, если (затухание) и возможно, однако по причине того, что (оно) незаметно, мы его не видим, свет должен был бы гаснуть днем во время дождя, и во время морозов сумерки должны были бы наступать скорее. В отношении пламени и обожженных огнем тел такое в самом деле происходит. В данном же случае ничего такого нет.
Иногда кажется, что Эмпедокл считает, будто он видит, как он сказал однажды, потому, что исходит свет. Итак, говорит он следующее:
"Словно когда кто‑то, замышляя путешествие в ненастную ночь, готовит себе светильник, блеск горящего огня, зажигая лучины, отражающие всякие ветры, (лучины), которые рассеивают дыхание дующих ветров, огонь же, наружу выпрыгивающий настолько, поскольку он поднимается выше, освещает порог неослабевающими лучами. Так и тогда, огонь древний, заключенный в оболочки и тонкие ткани, породил круглоокую девочку, (лучи) пробуравили чудесными воронками насквозь (отверстия), (воронками), которые стали отражать воду, обтекающую вокруг, от глубины, а огонь стал выходить наружу, поскольку он поднимался выше"¹ (DK В84, 1-11).

То он говорит, что видят таким образом, то (говорит), что от истечений, исходящих от созерцаемого.
Демокрит же, с одной стороны, когда говорит, что (зрение) — вода, говорит прекрасно, а когда (говорит), что зрение кажется отражением, говорит неудачно. Это ведь происходит потому, что глаз гладкий и находится не в созерцаемом, но в созерцающем. Ибо отражение (άνάκλασις) — это претерпевание (τό πάθος), однако вообще об отражающемся и об отражении, как представляется, еще не все было (сказано). Странно и то, что ему не пришло на ум задаться вопросом, почему видит только глаз, а не что‑либо из остального, (обладающего такими же свойствами), в чем отражаются образы.
В самом деле, с одной стороны, правда, что зрение причастно воде, однако зрение (возможно) не потому, что (оно) — вода, но потому, что (оно) — прозрачное (διαφανές), что присуще также и воздуху. Однако вода более плотная, чем воздух. Поэтому зрачок и глаз причастны воде. Это ясно и на примере самих действий. Ибо из разлагающегося (глаза), как кажется, вытекает вода, и, например, у зародышей (вода) отличается холодностью и прозрачностью, и глазной белок у тех, кто имеет кровь, плотный и блестящий. Что бывает вот почему: влага не застывает до такого состояния, чтобы оставаться в покое, именно поэтому и самая нечувствительная к холоду (часть) тела — глаз. Ведь никогда ни у кого не замерзало то, что внутри век. А у тех, кто лишен крови, глаза покрыты жесткой оболочкой, и тем самым образуется защита. И вообще, неразумно (считать), что зрение видит в силу чего‑то исходящего и простирается вплоть до звезд или же вплоть до чего‑то, с чем оно, исходя, приходит в тесное соприкосновение, как говорят некоторые. Тогда уж лучше (считать), что сближение происходит в начале (самого) глаза. Однако и это наивно. Ибо что значит сближение света со светом, и как подобное может быть (ведь что угодно не соединяется с чем угодно), и как то, что внутри (может соединиться) с тем, что снаружи? Ведь между ними находится мембрана.
__________
¹ Перевод наш. — Е. А.
О том же, что невозможно видеть без света, сказано в других местах. Но свет ли, воздух ли пролегает посередине (τό μεταξύ) между тем, что видят, и глазом, (важно то, что) возникающее в этой среде движение порождает видение (ή δια τούτου κίνησίς έστιν ή ποιούσα τό όρδν). И разумно (полагать), что то, что находится внутри, причастно воде. Ведь вода прозрачна, видно же (бывает) со светом как снаружи, так и внутри. Следовательно, необходимо, чтобы было (нечто) прозрачное (διαφανές άρα δει είναι). Следовательно, необходимо, чтобы (это) была вода или воздух. Ведь не располагается же душа или воспринимающая часть души на кончике глаза, но ясно, что внутри. Поэтому то, что внутри глаза, обязательно должно быть прозрачным и светопроницаемым. И ясно это даже на (примере того), что случается. Ведь тем, кто были ранены в сражении в висок таким образом, что пути зрения оказались отрезаны, кажется, что наступил мрак, такой, как наступает, если потушить светильник, по той причине, что прозрачное, то есть так называемый зрачок оказался потушенным, словно некая лампа.
Так что, если в самом деле в таких случаях происходит так, как мы говорим, ясно, что если нужно отказаться от такого способа (рассуждения) и соединить каждый из органов восприятия с одним из элементов, то орган зрения следует относить к воде, к воздуху же — орган восприятия шумов, к огню — орган обоняния (ибо то, что в действительности (ενεργεία) обоняние, то в возможности (δυνάμει) орган обоняния, то, что можно воспринимать чувствами, заставляет чувственное восприятие действовать (ένεργεϊν), так что неизбежно получается, что оно (т. е. чувственное восприятие) в возможности предшествует (δυνάμει πρότερον). И какой‑нибудь запах дыма — испарение, а дымное испарение — от огня. Поэтому орган чувственного восприятия, связанный с обонянием, присущ тому месту, которое окружает мозг. Ведь материя холодного является теплой в возможности. И с происхождением зрения дело обстоит точно таким же образом. Ведь оно находится в зависимости от мозга. Ибо именно он связан с влагой и холодом находящихся в нем частей); (далее), орган осязания — к земле, а вкус является неким видом осязания, и поэтому орган их восприятия (т. е. вкуса и осязания) — около сердца. Ведь оно противоположно мозгу и является самой горячей из частей. Итак, пусть о телесных органах чувственного восприятия речь будет завершена таким образом.