III.

О чувственно воспринимаемом согласно каждому (соответствующему) органу чувственного восприятия, таким как (органы) восприятия цвета, шума, запаха, света и осязания, в целом изложено в трактате О душе, а именно каково их действие (τό έργον) и что значит для каждого из них действовать (τό ένεργεϊν). Итак, нужно сказать, каково то, что к ним относится, а именно следует рассмотреть, что такое цвет, что такое звук, что такое запах и свет, а равным образом и насчет обоняния. И, прежде всего, (следует сказать) о цвете.
Итак, о каждом (из вышеперечисленных) говорится двояко, во–первых, в отношении действительности (τό μέν ενεργεία) и, во–вторых, в отношении возможности (τό δέ δυνάμει). О цвете и шуме в действительности сказано в сочинении О душе, в каком смысле они одно и то же, а в каком не одно и то же, что и (само) чувственное восприятие в действительности (κατ' ένέργειαν), а именно зрение и слух. Теперь же давайте скажем о том, каково в отдельности то, что повлечет за собой чувственное восприятие и деятельность (τήν αΐσθησιν καΙ τήν ένέργειαν).
Итак, как выше было сказано о свете, а именно что он есть цвет прозрачного привходящим образом, ибо всякий раз как в прозрачном появляется нечто огневидное, присутствие (παρουσία) (этого) — свет, отсутствие (στέρησις) — тьма. А то, что мы называем прозрачным (διαφανές), не относится, собственно, ни к воздуху, ни к воде, ни к чему бы то ни было другому из числа так называемых тел, но такова общая природа и возможность (κοινή φύσις και δύναμις), которая в отдельности (сама по себе) не существует, но есть в них (т. е. в воздухе и воде), а также присутствует и в других телах, в одних больше, в других — меньше. И, подобно тому как необходимо, чтобы в телах был некий предел (έσχατον), так и у нее (должен быть предел). Итак, с одной стороны, природа света заключается в неопределенном прозрачном (ή του φωτός φύσις έν άορίστω τω διαφανεί εστίν), а с другой — ясно, что, пожалуй, есть какой‑то предел прозрачного в телах (τοϋ δ' έν τοις σώμασι διάφανους τό έσχατον), а что это и есть цвет, очевидно из привходящих обстоятельств. Ибо цвет либо находится в границах, либо сам границей является (поэтому‑то пифагорейцы и называли наружность цветом). Ведь он существует в границе тела, однако границей тела не является, скорее нужно считать, что та же самая природа, которая снаружи принимает разные цвета, та же и внутри (тела).
Кажется, что и воздух, и вода имеют цвет, ведь таков их блеск. Однако ни воздух, ни море не являются в одном и том же цвете для смотрящих на них с близкого расстояния и издали по причине неопределенности (διά τό έν άορίστω) (границ). С другой же стороны, в телах, если окружающее не будет заставлять их изменяться, ограничено и проявление цвета (ή φαντασία τής χρόας). Итак, ясно, что как там, так и тут одно и то же может воспринимать цвет (τό αυτό δεκτικόν τής χρόας εστίν). Следовательно, прозрачное само по себе как таковое присутствует в телах (однако во всем присутствует в большей или в меньшей степени) и делает возможной причастность цвету. И так как цвет (находится) в границе (тела), то он (будет) находиться и в границе прозрачного, так что цвет, пожалуй, — это граница прозрачного в ограниченном теле (χρώμα Sv είη τό τοϋ διάφανους έν σώματι ώρισμένω πέρας). У самих же прозрачных (тел), например у воды или у чего‑то другого, подобного ей, и у всего того, чему, как кажется, присущ собственный цвет, у всех них (цвет) одинаково простирается вплоть до пределов.
Итак, с одной стороны, возможно, что и в прозрачном присутствует то, что в воздухе создает свет, с другой стороны, возможно, что и не присутствует, но, (наоборот), отсутствует. И наподобие того, как в том случае (т. е. в воздухе): одно — свет, другое — тьма, так и в телах возникает белое и черное.
Теперь нужно сказать об остальных цветах, а именно в скольких смыслах (они) могут возникать, если (их) разделить. Ведь возможно, чтобы белый и черный были таким образом расположены рядом друг с другом, чтобы каждый из них, с одной стороны, был невидим по причине незначительности, а с другой — видно было то, что (возникает) из них обоих. Ведь это не может казаться ни белым, ни черным. А так как какой‑то цвет обязательно должен быть, и невозможно, чтобы это был какой‑то из этих (т. е. белый или черный), то неизбежно (оказывается), что есть нечто смешанное и некий иной вид цвета. Поэтому можно, таким образом, понять, что, с одной стороны, наряду с белым и черным существуют еще и другие цвета, а с другой — (они) многочисленные по соотношению (ведь три относится к двум, и три относится к четырем, и согласно другим числам (они) могут быть расположены рядом друг с другом, а некоторые (цвета) вообще не подчиняются никакому соотношению, но (располагаются) по некой интенсивности и неизмеримому недостатку (цвета)), и точно так же они ведут себя и в сочетаниях: ибо цвета, подчиненные упорядочивающему числу, подобно тому как в созвучиях, кажутся самыми приятными из цветов, например пурпурный и алый или некоторые такого же рода (именно по этой причине и соотношений немного), а остальные цвета — не (упорядочены) числами; или же и все цвета существуют согласно числовым соотношениям, одни как упорядоченные, а другие — как неупорядоченные, и эти последние возникают как такие, когда не являются чистыми, потому что они не подчинены числовым соотношениям.
Итак, один способ возникновения (разных) цветов такой (как сказано выше), а другой — проявление (цветов) друг через друга, что иногда делают художники, накладывая один цвет поверх другого, более прозрачного, как когда они хотят изобразить явление в воде или в воздухе; и как, например, солнце само по себе белое, но сквозь тьму и дым кажется красным. И поэтому (разных) цветов будет (образовано) много, так же как и вышеназванным образом. Ибо, пожалуй, есть некое отношение поверхностных (цветов) к тем, что в глубине, а некоторые вообще вне соотношения.
Итак, говорить, как древние, что цвет есть истечение и что видим он по этой причине, нелепо. Ведь, вообще, для них (оказывается) неизбежным считать, что чувственное восприятие (происходит) через осязание, так что сразу лучше сказать, что чувственное восприятие возникает оттого, что промежуток (τό μεταξύ) между чувственным восприятием приводится в движение тем, что вызывает чувственное восприятие, осязанием, а не истечением.
Таким образом, при условии, что цвета располагаются рядом друг с другом, приходится предполагать как то, что величина невидима, так и то, что время не воспринимаемо, чтобы возникающие движения оставались скрытыми и чтобы казалось, что они суть одно по причине того, что они являются одновременно. В данном случае в этом нет никакой необходимости: ведь поверхностный цвет, если он, будучи неподвижным, приводится в движение лежащим под ним (цветом), не создает одинакового движения. Поэтому и окажется (цвет) иным, а не белым или черным. Так что если невозможно (допустить), чтобы какая‑то величина была невидимой, но любую с некоторого расстояния можно видеть, то она, пожалуй, и будет неким смешением цветов. И, как и в том случае, ничто не мешает, чтобы какой‑то цвет казался общим для тех, кто (смотрит) издалека. А то, что не существует невидимой величины (ουδέν μέγεθος άόρατον), следует рассмотреть в дальнейшем. И если бывает смешение тел не только таким образом, как думают некоторые, (а именно) когда самые малые (частицы) располагаются рядом друг с другом и невидимы нам путем восприятия, но и вообще во всех отношениях (δλως πάντη πάντως), как было сказано в сочинении О смешении (έν τοις περί μίξεως)² в целом обо всем (сразу) (ведь там (сказано), что смешиваются только те, которые можно разложить на мельчайшие (части), как, например, люди, или кони, или семена, ведь из людей (один) человек — самое маленькое, из коней — конь, так что в результате соположения их рядом друг с другом получается смешение большого количества и тех и других; и мы не говорим, что один человек смешался с одним конем; из того же, что не разлагается на мельчайшие (частицы), не может возникнуть смешение названным способом, но (может возникнуть) смешением вообще того, что от природы лучше всего смешивается; а каким образом это возможно, об этом сказано ранее в сочинении О смешении), то ясно, что и цвета смешивающихся неизбежно смешиваются и что эта именно причина отвечает за существование многообразия цветов, а не нахождение на поверхности и не расположения рядом друг с другом. Ведь ни с далекого расстояния, ни с близкого не виден (только) один какой‑то цвет из числа тех, что составляют смесь, но отовсюду (видна смесь). И цвета будут многообразными из‑за того, что, смешиваясь, они могут смешиваться друг с другом в разных соотношениях (κατά πολλούς λόγους), причем одни в числовых соотношениях (έν άριθμοίς), а другие только по преобладанию (καΰ' ΰπεροχήν). А в остальном же о смешивающихся (цветах) можно говорить тем же самым образом, каким в случае с цветами, полагаемыми рядом друг с другом или (лежащими) на поверхности. А по какой причине виды цветов ограничены, а не беспредельны, а также (виды) соков и шумов (т. е. вкусов и звуков), следует рассмотреть позже. Итак, что такое цвет и по какой причине возникает многообразие цветов, сказано.
____________
² Сочинения с таким названием в Corpus Aristotelicum нет. Возможно, утрачено. См. During I. Aristoteles. S. XIII‑XIV. См. далее на с. 115, примеч. 4.