Метафора диалогического понятия как «заповедника» очень важна. Строя свой заповедник, в котором будет жить и пониматься такое существо, как пространство, М. Хайдеггер заранее огораживает его «меловым кругом», метя территорию, на которую не сможет покуситься акула теоретического понятия пространства. Заповедник имеет границы. Эти границы не позволят нововременному познанию превратить конкретное, живое, единичное (оно одно, единственное, неповторимое, уникальное) понятие - в элемент «системы понятий», в материал теоретического обобщения («Отдельное понятие может существовать только посредством системы понятий» - цитирует Л.С. Выготского В.В. Давыдов [Давыдов, 1972, с. 197]. Границы заповедника защищают конкретное, единичное, уникальное диалогическое понятие от слепой силы обобщения (диалогическое понятие вообще не связано с идеей обобщения) и позволяют понятию быть не «видом обобщения», а формой свободного общения людей разных культур, эпох, профессий, возрастов, собравшихся в заповеднике, чтобы вместе строить и понимать предмет понятия - загадочное существо: пространство, время, натуральное число, атом, клетку, амебу, звук, слово, сказку, многогранник, точку, линию, молнию, дождь, замок, рыцарский турнир, собор,...
А.Н. Юшков пишет о заповеднике: «Порой человеку просто необходимо... найти свой Заповедник. Например, пустырь и пруд. А кому-то - поляну, берег реки, большой трухлявый пень и огромный муравейник... «В течение многих лет моим самым горячим желанием было иметь уголок земли, не особенно большой, но отгороженный и тем самым избавленный от неудобств проезжей дороги; уголок заброшенный и бесплодный, выжженный солнцем и годный лишь для чертополоха и насекомых. Там, не боясь помех со стороны прохожих, я мог бы вопрошать своих ос - аммофиллу и сфекса, мог бы предаться тому собеседованию, в котором вопросами и ответами служат наблюдения и опыты...» (Ж.А. Фабр). Заповедником становятся и биологическая лаборатория, и коралловый атолл, и океанская бухта, и лужа, в которой живут коловратки, амебы, дафнии, инфузории и зеленые водоросли. Все эти места отмечены особой печатью установившихся отношений между человеком и живущими там существами...» [Юшков, 1997, с. 5]. А.Н. Юшков мечтает превратить обучение биологии в построение своего Заповедника: « Кабинет биологии можно было пересечь за несколько секунд, но, входя в него, мы всякий раз ощущали себя в настоящем, таинственном, полном кипучей, неведомой жизни царстве природы». [там же, с. 5]. Развивая мысль А.Н. Юшкова, можно было бы добавить: Кабинет математики можно было пересечь за несколько секунд, но, входя в него, мы всякий раз ощущали себя в настоящем, таинственном, полном кипучей, неведомой жизни царстве числа.
Как же выстраивает свое «царство числа» В.В. Давыдов? Поняв разнокачественные природные (физические) величины как каждый раз особенные длины (пространственные интервалы - шкалы различных приборов: каждый прибор имеет смысл только в связи с возможностью преобразования конкретной физической величины в вид длины, то есть, в связи с возможностью построения шкалы; сам физический процесс должен быть «снят» в устройстве прибора и рассмотрен лишь как механизм образования шкалы), В.В. Давыдов тем самым осуществил целостный акт познания физической величины, образовал теоретическое понятие физической величины. Каждый из приборов, создание которого приводит к конструированию понятия частной (с лица не общим выражением - Е. Боратынский), индивидуальной, конкретной величины (заряда или площади) может быть (при ином, чем у В.В. Давыдова, логическом взгляде) «выгорожен» из процесса построения теоретического (в смысле В.В. Давыдова) понятия числа и превращен в «заповедник», в диалогическое понятие, в «вечный вопрос бытия», в загадку, в «точку удивления». Стоит только задуматься о том, как возможен заряд, что такое заряд, существует ли он вне заряженного тела, почему зарядов ровно два вида - и мир зарядов и заряженных тел предстанет как отдельное диалогическое понятие, втягивающее в себя, как в своеобразную «воронку» опыты и размышления Эрстеда и Фарадея, Демокрита и Эпикура, Эйнштейна и Бора. При этом каждый голос человека, пытающегося понять, что есть заряд (и существует ли он), не «снимается» в познавательной машине, а понимается как неповторимый и важный. Изменяется и понимание измерения. Измерение в актах понимания, формирования диалогических понятий, выстраивается не как сведение разнокачественных вещей и явлений к единой «порождающей» основе, но как понимание заряда как чего-то иного, чем он сам (сущность заряда - это расстояние между двумя заряженными телами в приборе Кавендиша), а как из-мерение, придание разным явлениям природы разных мер. «понятие-заповедник» может рассматриваться как имеющая динамические границы «доля» (мера, мойра). В рамках своих границ сбывается судьба диалогического понятия, возникает, растет, изменяется (а, бывает, болеет и умирает - если понимающие люди не договорились и перестали ухаживать за понятием, лепить его, возжигать его, глядеть за ним) предмет понимания - каждый раз особенное индивидуальное «существо», обладающее рядом качеств живого существа. Пытаясь понять пространственно - временные (количественные) определения «заповедника» - диалогического понятия - мы научаемся нащупывать и слышать топические и ритмические «рисунки» - исходный предмет современной математики. Мы начинаем создавать математические заповедники, как условия жизни современных математических понятий.
Замечательный математик и физик, профессор В.А. Ямпольский рассказывал, что в ходе решения некоторых (достаточно простых по форме) дифференциальных уравнений на экране компьютера возникает пространственно-временная (топическая и ритмическая) картинка «живого» решения уравнения. Жизнь решения дифференциального уравнения (сложная, трудно предсказуемая, наполненная флуктуациями и бифуркациями) возникает «почти из ничего», только в результате перевода математических мыслительных процедур (теория дифференциальных уравнений) на язык компьютерной графики (то есть в область не только мышления, но и сознания, восприятия и общения, со-бытия с тем, кого пытаешься понять). Математический прибор позволяет увидеть понимающим математические «существа» людям. Само пространство - время математического события (пространство - время, порождаемое математическим событием) возникает сразу как сложное, нелинейное, как «ищуще-проектирующее создание мест», как « про-изведение истины в действительность». В понятии - произведении современных математиков собственная суть пространства выявляется из него самого и получает шанс высказать себя (М. Хайдеггер). Когда в произведениях математиков конца ХХ века мы видим собственную суть пространства и можем общаться с этим пространством как с особым живущим «существом», «кусочком математической природы», математика перестает быть только совокупностью познавательных проектов, навязываемых действительности. Оставаясь математикой, то есть практикой создания заповедников, где живет «чистое» пространство-время, порождая свой предмет вначале на кончике бумаги (дифференциальное уравнение, аксиомы натурального числа, определение многогранника) она открывает нам «возможности мест», пульсирующее и живущее пространство - время как таковое, и тем самым проливает свет на то, как может быть обустроено пространство художественного или биологического произведения, пространство романа или природного заповедника.
Конечно, жизнь такого «существа», как диалогическое понятие точки или многогранника, нельзя понимать слишком натурально, то есть как естественные рост, дыхание, питание, движение, размножение. Заповедник - это все же биологическая метафора, задающая образ современного понимания. Живые существа, которые понимает математик или физик - это прежде всего существа идеальные, созданные мыслью авторов понятий - произведений. Но это такие идеальные существа, которые будучи однажды созданными, начинают сопротивляться произвольному с ними обращению.
Заповедники создавали многие. И. Лакатос - для понятия многогранника [Лакатос, 1967], Нильс Бор, Альберт Эйнштейн, Пауль Эренфест - для понятия элементарной частицы [см. Гейзенберг, 1990], Жан Анри Фабр - для биологических понятий [см. Юшков, 1997], Януш Корчак - для педагогических [Корчак, 1990]. Все эти заповедники дожили до конца ХХ века. Их обитатели волнуют нас и по сей день. Логическую форму заповедника, позволяющую понять явления природы, сконструировал А.Н. Юшков [Юшков, 1997]. Нам показалось интересным соединить конструкцию А.Н. Юшкова с тем пониманием мышления, которое развивает В.С. Библер [Библер, 1975]. Представилось интересным найти и проанализировать такие формы общения современных ученых, философов, поэтов, художников друг с другом и с существами природы (в том числе и с существами, выращиваемыми в ходе их понимания), которые с необходимостью предполагают создание и удержание диалога культур, диалога логик, диалога различных форм понимания.
Под диалогическим понятием мы разумеем такую форму жизни людей разных возрастов, разных культур и исторических эпох, которым удалось собраться вместе для понимания одного единственного загадочного предмета (существа природы): числа, слова, многогранника, атома, звука... Этот загадочный предмет понимания первоначально задан как некоторая интуиция существования. Например, для всех участников события диалогического понятия (ведь понятие может сбыться, а может и не состояться, если его строители - понимающие друг друга и существо природы люди не сумеют договориться) число как-то существует в виде интуиции счета или ритма. Понятия еще нет, понимающая группа - создатель заповедника понятия - еще только начинает собираться, но существо, требующее, чтобы его поняли, интуитивно схватывается будущими участниками понимания как существующее, как самобытийствующее, как живущее вне пределов понимания, как загадка, как предмет будущей мысли.
Предмет понимания, загадочное существо природы, имеет самые разные возможности и интенции роста, усложнения, размещения в пространстве - времени, ритмической организации, ландшафтного расположения и организации пространства своего существования, дыхания, питания, движения (полета, ползания, вхождения в штопор), размножения.
Эти возможности угадываются и подхватываются строителями понятийного заповедника: математиком и филологом, экскурсоводом и путешественником, клоуном и гимнастом, физиком-экспериментатором и любителем насекомых. Интуиции жизни предмета понятия проясняются и оформляются как формы мысли, как разные возможности бытия, как разные возможности сбывания мысли, как разные логики и культуры понимания (соучастия в создании идеальных существ, живущих независимо от их создателей: элементарных частиц, дифференциальных уравнений, многогранников). Это обстоятельство создает благоприятные возможности для подключения к построению диалогического понятия не только профессионалов (и дилетантов) конца ХХ - начала ХХI века, но и философов, поэтов, ремесленников, путешественников, теоретиков, шутов, королей, работников и лентяев разных культур.
Конечно, это прежде всего диалог разных голосов. Это разговор двух или более лиц. Но сам по себе разговор не всегда способен оживить природу и привести ее в сознание. Диалог это еще и труд - создание «вещих вещей». О числе начинает размышлять Пифагор, осуществляя одну из возможностей жизни загадочного существа природы - числа. Отвечая ему, благодарное и отзывчивое существо - число - впитывая идеи Пифагора, дыша воздухом пифагорейского учения о гармонии, обустраивается и растет, оборачиваясь фигурным числом. Чтобы число зазвучало как музыка сфер, Пифагор сконструирует струну и другие музыкальные инструменты - те «вещие вещи», без которых бытие пифагорейского числа не осуществится. Вне голоса и ремесла античного музыканта обсуждать пифагорейское число невозможно. Другие античные мыслители будут обустраивать число по-иному. Иными будут и привлекаемые (создаваемые) «вещие вещи». Один автор, пытаясь понять число, займется исчислением песчинок. А еще один начнет строить рычаг, весы, наклонную плоскость, разные виды блоков, ибо, с его точки зрения, временной ритм числа должен быть снят в архитектонике, статичном строении орудий, чреватых движением.
Античные философы, музыканты, скульпторы, понимая число, оживляя его самыми различными способами, строя число как осмысленное явление бытия и как загадочный предмет мысли, будут озабочены «устроением зрелища», внутри которого возможно явление числа, сбывание числа для античного человека [Ахутин, 1990]. Необходимо место действия, такое специальное устроение сценического пространства, чтобы глаз зрителя был настроен видеть то, что хочет выявить в природе вещей знаток числа. Философ, математик, поэт, скульптор, музыкант, обустраивая число, обустраивают взор зрителя - того, кому адресовано создающееся число, кому оно сказывается, для кого оно впервые сбывается. Понятно, что таким зрителем является и сам автор числа [ср. Ахутин, 1990, с.9]. Для создания античного понимания числа необходима музыкальная организация действия - создание ритмического и мелического строя, который с самого начала охватывал бы действия построения понятия единством античной формы. Так обустраивается слушание числа [Ахутин, 1990, с. 9].
Античное число понимается (в контексте построения современных диалогических понятий) в той мере, в какой выступает как герой греческой трагедии со своей судьбой. Ведь, как пишет А.В. Ахутин, «основное качество трагического героя, благодаря которому его действие способно обрести завершенную целостность, а он сам - осуществиться в нем, - это качество - последовательность и неуклонность последования» [Ахутин, 1990, с. 12] Понятно, что это качество - просто определение натурального числа.
Натуральное число создается античным разумом как неуклонность последования, как мера и смысл всего сущего, стремясь к выяснению истины ( все есть число?), желая отвечать за все сущее ( своим развитием и порождением новых видов чисел) ввергает себя в «трагическую ошибку». Тем самым героически восходящий ритм, идущий в беспредельность (пространства, времени, развития числовых систем) сменяется трагическим ритмом образования целого, события сбывания античного числа, целого, имеющего начало, середину и конец. За один день жизни трагического понятия число возникает (как осознающее само себя, как пришедшее в сознание существо), героически последовательно развернется, демонстрируя «хюбрис» - упрямую, ослепленную и упоенную своей правдой однозначность, некую надменность воли, пренебрегающую достоинством Другого ( всех других, ведь «все есть число»), и вместе с тем - героическую ответственность за весь мир и за себя, вступит в пору расцвета ( пройдет через «точку акме») и завершится ( как античное число) в трагической перипетии-прозревании трагедии несоизмеримости. « Сей день родит тебя и уничтожит». (Софокл. «Эдип-царь»). Число, развертываясь и побеждая косную материю всего того, что не есть число, с легкостью решая вековые загадки и воцаряясь в мире философии, музыки, математики, - в идее несоизмеримости трагически завершает себя. Число попадает в ситуацию трагической амехании. Понятие не может дальше двигаться. Число не может считать, а мера - измерять. «Трагическая апория, амехания, остановка и недоумение приводят к узрению какой-то изначальной несходимости, несоизмеримости в человеческой, космической и божественной природе» [Ахутин, 1990, с. 20 - 21] .Герой ( понятие числа), попавший в ситуацию амехании, обращается к зрителям с вопросом о возможности собственного существования. Как любит говорить В.С. Библер, с вопросом «Спасите наши души!» Если проблему несоизмеримости решить нельзя, если число в основе своей иррационально, разумом не постижимо, то трагедия античного числа приводит к окончательной гибели героя.
Но кто - зрители в этом трагическом театре? Что за «полис» приводит себя в сознание перед лицом античного числа? Это - люди, глубоко заинтересованные в сохранении числа как неумирающего, как вечно живого, загадочного, героического существа: поющего, как Орфей, прекрасного и гармоничного, как Аполлон, деятельно - инструментального, как Гермес, остановленного и трагического, как Эдип. Это - люди, способные ответить на вечные вопросы бытия, обнаженные античным числом, иначе, развивая иное (средневековое, нововременное) понимание числа. Это Алкуин и Николай Кузанский, Ньютон и Галилей, Декарт и Кант, Спиноза и Гегель, Хлебников и Хайдеггер, Кантор и Лакатос, Эйнштейн и Пиаже. Им заповедано античное число. Они - провиденциальные (слово Осипа Мандельштама) собеседники античного числа. Греки выстроили, оживили и погубили своего героя - натуральное число. И греки не могут сами, без других культур оживить число. А без оживления числа их собственная жизнь теряет смысл «Вечные вопросы бытия», которые герой - натуральное число - задает средневековому, нововременному и современному зрителю - это вопросы о возможности бытия античного космоса, созданного и разрушенного идеей числа как начала всего. Спасти число изнутри античного мира невозможно.
Средневековые и нововременные участники события диалогического понятия числа тоже не просто «говорят» с Пифагором и Евклидом. Средневековый и нововременной голоса диалогического понятия звучат внутри сложной архитектоники средневекового и новововременного понимания. Например, средневековое понятие числа требует построения (мысленного) Храма и Школы в округе Храма [Библер, 1993]. Храм, школа, цех - это совсем другие архитектурные сооружения, необходимые для сбывания понятия числа, чем античный театр. И число в средневековом понимании похоже не на героя трагедии, а, скорее, сначала на подмастерье, который стремится стать мастером и поначалу только упражняется в умении считать (число в школе Алкуина), а затем - на мастера, изготавливающего шедевр, в котором проступают черты Творца (число у Николая Кузанского). [Библер, 1993].
Современное диалогическое понятие удерживает разные грани, разные возможности определения того, что значит «быть числом». Так подготавливается новая норма обращения с понятиями, которую будут осваивать дети ХХI века.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии