2.

Это означает такое строение внутренней речи, в котором “слово”, “звучание”, “значение”, “пред-понятие”, существующие до мысли... и “слово”, “звучание”, “пред-понятие”, возникающие после..., даны в одно мгновение,
разом, оптом. То, что я еще помыслю, и то, что я пред-посылаю этой новой мысли, существует одновременно, — “вневременно” (хотя — в потенции временного развертывания). Поэтому во внутренней речи (речи-мысли...) мышление подчинено — в момент своего рождения (для мысли это означает—в момент своего бытия) — не логике (или — пред-логике...) дискурсии, не логике дедукции, не связи “понятие-суждение-умозаключение-цепочка силлогизмов”, но связности, целостности одного “развивающегося понятия”. Здесь я намеренно дал термин, по сути не применимый ко внутренней речи. Но имеющий смысл лишь в такой предельно культурной речи (и мышлении), как речь философская. В философском мышлении (и речи) одно понятие охватывает в пределе весь философский текст, делает одновременными все движения мысли. Философское понятие сворачивает воедино, в “точку” единого смысла тысячи и тысячи суждений и умозаключений. Наконец, философское понятие самим своим бытием полностью трансдуцирует этот смысл, преобразует логику в целом.
Так вот, во внутренней речи осуществляется некий аналог (это больше, чем аналог) философской культуры мышления. Однако здесь, во внутренней речи нет некоего одного философского понятия, здесь акт мысли дан как непосредственное (мгновенное) сведение в “острие конуса” тысяч и тысяч понятий и умозаключений “внешней речи” и, вместе с тем, как потенция нового, обогащенного новым смыслом, развертывания артикулированной речи (и мысли). В этом акте существует не понятие, но некое “пред-понятие”, чреватое мыслью.