Трудность именно в том, чтобы понять связь Бога и человека. Эта связь не может быть понята как простое сложение двух тел, обладающих собственными свойствами, не передающимися от одного другому. При допущении такого сложения не получится ничего, что и происходит, согласно Несторию, ибо если не получается единства, не случается и бытия, которые обратимы друг относительно друга. При сложении двух тел, помимо предыдущего рассуждения, получится два лица, а такое предположение «есть помешательство потерявшего узду разума»120. Имя Христа одно, и это не омонимия, то есть оно не прикладывается к двум разным вещам, отдельно к Богу и отдельно к человеку. Оно двуосмыслено, указывая на богочеловеческое единство, на общее между ними, исходящее из связи Бога и человека121.
Возражение Боэция Несторию, младшему современнику Августина, константинопольскому епископу, носит на первый взгляд чисто религиозно-мистический характер, даже словно бы противоречащий рациональной позиции. Боэций утверждает единоличие Христа на основании того, что Сам Он и все с Ним связанное есть уникальное событие, совершившее переворот мира. Это — неповторимость чуда и истинность веры, очевидные для католиков. Соединение двух лиц лишает чудо чудесности и событие событийности, которые есть чудо и событие только при условии совершенно рациональной необоснованности и неопределимости. Повторим, это на первый взгляд, потому что уже второй заставляет обратить внимание на процедуру наложения имени, в данном случае имени Христа.
Мы уже говорили, что Боэций из всех логических операций предпочитает процедуру деления, на деле оказывающуюся процедурой отсечения лишнего для достижения некоего правильного состояния, например обретения пристанища у Бога. Эта процедура очищения предполагает не столько нисхождение сущностей до чего-то единичного, сколько возведение их в высшее благое состояние. Само же возведение обеспечивается только действенным поступком.
В «Утешении философией» Боэций специально обдумывает идею поступка, который образуется при сопряжении двух сил: Провидения, которое есть образ многообразия сущего в Божественном уме, и судьбы, которая возникает от сопряжения этого разума с изменчивыми вещами. Судьба понимается как воплощение провиденциального порядка во времени и пространстве. Образом такого порядка у Боэция является множество колес, вращающихся вокруг одной и той же оси: чем ближе колесо к оси, тем меньше превратностей судьбы, чем дальше, тем больше превратностей. Смысл Провидения состоит не в том, чтобы сообщать вещам необходимость, а в том, чтобы быть знаком необходимости их осуществления в грядущем — по свободному волеизъявлению или по воле случая, который является стечением противоречивых обстоятельств. Лишь совершенный поступок выявляет необходимость.
К такого рода поступку Боэций относит и логическое возведение чего-то низшего, единичного к высшему, столь же единичному, но являющему собой всеобщий образец. Поступок бывает только личностным. Личность, таким образом, прямо входит в Боэциеву логику, поскольку именно она организует свойства вещи так, чтобы они свидетельствовали стремление к образцу как указателю того, что есть нечто само по себе, истинное и себетождественное. Поступающая, обладающая способностью творить личность предполагает не просто свойства вещи, которые у нее есть невесть откуда, а такие свойства вещи, которые образуются ее волящим интеллектом, сообразованным с сердцем, то есть душой.
Личность как разумный индивид — единственное общее для Бога и человека, внутренне присущее им. Во всем остальном они разнятся — это тема трактата «Против Евтихия и Нестория». Поэтому если с помощью логической процедуры выведения мы обнаружили разные аспекты смотрения на Бога и на человека, мы на основании разума же допускаем богочеловеческое единство в личности, поскольку и Тот и другой — разумный индивид. Это и есть то, что в Комментарии к Порфирию Боэций называет надежными умозаключениями или достоверным познанием122. Поскольку Бог один, то один и соединяющийся с ним человек. Поскольку Бог Сын рожден, то должен быть рожден и Богочеловек.
Разумеется, лексика Боэция становится другой. Если раньше она основывалась на рациональном рассматривании и показе, то теперь, хотя Боэций и пользуется логической терминологией («можно заключить» и пр.), само это заключение основывается на вере и в возможность богочеловеческого единства, и в факт существования Богочеловека, в единственное неповторимое событие Пришествия Христа. «И разве ничего нового не произошло с приходом Спасителя? Ведь для католиков очевидна и истинность веры, и неповторимость чуда»123. Именно это единство позволяет приложить и единственное имя Христа к одному лицу. В противном случае имя Христа станет нарицательным: им можно называть всех святых и замечательных по благочестию людей124.
Акцент на такого рода событии есть основания теофилософствования Боэция. Ибо что означает изменение лексики и перемещение аспекта видения проблемы в сферу веры? — измену рациональному способу рассмотрения (рассматривания) вещей? Да нет. Изначально с помощью достоверных оснований он пытался выстроить рациональный путь для постижения Того, в Кого можно только веровать и Кто неопределим и невыразим, — выше мы писали об этом, и смена лексики означает, что он вступил в область веры, к которой подводил с помощью логики, и при этом сохранил логический стиль выражения («следовательно, не спасен род человеческий...», «можно заключить, что...», «у Бога и человека все будет различно, если мы поверим...»). Разумеется, можно только поверить в концепт-зачатие, но вера эта покоится на достоверных основаниях.
_________________
120 Боэций. Против Евтихия и Нестория. С. 176.
121 Там же.
122 Боэций. Комментарий к Порфирию. С. 8.
123 Боэций. Против Евтихия и Нестория. С. 177.
124 См. там же.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии