Во всех странах и во все времена были угнетатели и угнетаемые. И те и другие всегда были и имеются и сейчас в нашей стране. Имеются люди ( например, Талейран, Фуше), которые умудряются сохранить власть при любом политическом режиме, т.е. при любой политической ситуации оставаться в числе угнетателей.
Наоборот, имеются люди ( и к их числу несомненно принадлежу я), которые по своему характеру осуждены при любом политическом режиме оставаться в числе угнетаемых. Будь у власти сейчас в России царь, я был бы преследуемым за мои либеральные идеи, за мой дух протеста, будь у власти фашисты, меня исключили бы из университета за сочувствие коммунизму, вернее за то, что я открыто говорил бы, что пори коммунизме многое было лучше, чем при современной власти, будь у власти демократическое правительство ( а я, к сожалению, не могу верить в то, что в такой рабской стране, как Россия, истинно демократический строй мог бы продержаться дольше 2-3 месяцев), я бы также не был бы в фаворе: потому, что я обращал бы больше внимания недостатки, нежели на положительные стороны; наконец, при том режиме, который установился у нас сейчас и который, с позволения сказать, называется «социализмом», меня относят к числу фашистов.
В конце сентября прошлого года декан биологического факультета, некая Шапиро, призвала меня неожиданно и сообщила, что я не могу больше работать в университете и должен уйти оттуда якобы добровольно. Пришлось подать заявление о том, что я прошу меня уволить по состоянию здоровья. Истинная причина моего увольнения мне не была сообщена. Подобный беззаконный поступок меня настолько возмутил, что я, совершенно бесправный, и написал о случившемся в газету «Правда», и в Комитет по делам высшей школы. Из Москвы прислали комиссию, возглавляемую маленьким, юрким человечком с резко деформированным черепом. Его фамилия Барабашев. Он спросил ректора, меня, еще 2- 3 людей ( но как раз не тех, которых я просил). Затем он укатил в Москву. Месяц спустя соя жена побывала в Москве и обратилась к председателю комитета по делам высшей школы И. И. Межлауку, с которым она была знакома лет двадцать тому назад. В беседе с Межлауком выяснилось, что ректор обвиняет меня в том, что в сборнике, напечатанном род моей редакцией в 1926 г. ( т.е. 10 лет перед этим) имеется работа ( при этом не лично моя, а моей жены), в которой говорится л различиях в определении волосатости на теле и о развитии грудных желез у украинских, русских и еврейских женщин. Ректор усмотрел в этом фашизм, ибо подлинные данные являются распространением расовых теорий. Подобное мнение совершенно безграмотного человека, каким является ректор, показалось достаточно веским, чтобы приклеить мне этикетку фашиста и исключить из университета.
Студентам, которые справлялись обо мне, сказали, что я тяжело заболел и ушел по собственному желанию. Все мои хлопоты по восстановлению пока не привели ни к чему, вернее, их результаты оказались для меня очень плачевными. Мои работы послали на рецензию к некоему Марку Соломоновичу Плисецкому, директору Московского Антропологического Института, который, будучи очень самолюбивым евреем, на меня очень обижен за то, что год перед этим я посмел отвергнуть его предложение переехать в Москву для работы в его институте.
Само собой разумеется, Плисецкий нашел в моих работах 1926 года фашизм и, как говорят, охарактеризовал их очень резко. Между тем, никакого фашизма в моих работах нет. Это все выдумки людей либо безграмотных, либо недоброжелательно ко мне относящихся.
Я об этом пишу здесь в своем дневнике отнюдь не для того. чтобы сагитировать кого-либо в мою пользу ( ибо я надеюсь, что эти записи никогда не попадут в руки тех людей, которых нужно было бы привлечь на мою сторону по данному вопросу).
Я заявляю об этом здесь потому что это правда, потому что я глубоко убежден, что в моих научных работах не имеется никаких фашистских установок. И во сейчас дело с незаконном увольнением меня из университета временно заглохло. Я думаю, что мне готовится какая-нибудь пакость и что в скором времени в какой-нибудь газете или в каком-нибудь журнале, например, «Под знаменем марксизма» или в «Антропологическом журнале» (редактором которого является тот же Плисецкий) появится статья, обливающая меня грязью. Вот уже несколько месяцев, как я живу в этом «приятном» ожидании. Лишь сейчас я могу в полной мере оценить, насколько глупо я поступил, стремясь добиться справедливости. Надо было тихонько уйти из университета «по состоянию здоровья», обтереться после плевка и постараться поменьше говорить о происшедшем. А я стал хорохориться, искать справедливость, писать заявления в газеты…Я получил хороший урок на будущее и его не забуду. Единственное мое утешение – это то, что я все-таки предпочитаю быть в числе угнетаемых, преследуемых, нежели в числе угнетателей.
Разве лучше было бы, если бы будучи, например, секретным агентом ГПУ, я был бы привилегированным человеком, если бы мне поручили вскрывать ошибки других и их публично критиковать на собраниях или, что еще хуже, тайно доносить кому следует о том, что тот или иной является неблагополучным субъектом. Да, ведь такое положение было бы в тысячу раз хуже чем то, в котором я нахожусь сейчас.
Теперь я могу утешать себя тем, что меня травят совершенно незаслуженно и сохранить к себе некоторое уважение, без которого жить было бы невозможно. Наоборот, если бы я был на положении угнетателя, я с моим характером чувствовал бы себя самым презренным и несчастным человеком. Я бесконечно рад, что судьба избавила меня от этого. Пускай меня повыкидывают со всех служб, пускай мне придется голодать, я предпочитаю все это тому, чтобы быть в числе тех, которые мучают и преследуют других. Более ужасного, более гнусного положения трудно себе представить. А сколько теперь людишек из научного мира, которые сейчас из кожи лезут, чтобы попасть в разряд угнетателей, или чтобы говорить современным языком, в число «стойких борцов за коммунизм».
- Войдите, чтобы оставлять комментарии